Шрифт:
Закладка:
— Вставай, — тронул он Еву, цепко взял за плечи и поднял ее, — что ты в самом деле: ушли они. Ну, ничего же не… Ну, забудь и все!
— Ага, пошли вниз, — сквозь слезы улыбнулись и оттаяли ее глаза, — пошли к Уралу.
От реки тянуло сыростью. Сиреневая рябь шла по воде.
— Спасибо тебе, — тихо шепнула Ева и неловко, быстро поцеловала Леньку в щеку. Он смущенно отвернулся, отошел к камню и, встав на колени, начал умываться. Коленям от камня было больно. Но Ленька будто не замечал боли. Умывался он долго. Прислушивался: рядом плескалась Ева. Затем он подошел к ней:
— Зубы целы, а остальное — чепуха.
Ева кивнула и показала себе на шею — там у бьющейся жилки алела царапина.
— Хорошо, если мама не заметит…
— Скажешь веткой поцарапалась. Эх, был бы камень или палка под рукой, я бы этому гаду дал!
Ленька скрипнул зубами. Из рассеченной губы выступила кровь. Ева протянула платок. Он был в крови.
— Что же не постирала? — удивился Ленька. — Постирай.
Ева расправила платок и подняла над головой:
— Видишь: твоя и моя кровь смешались… Мы его сохраним?
— Сохраним, — согласился Ленька.
XII
Цвиллинг и Мискинов спрыгнули у водокачки, когда медленно тащившийся поезд только притормаживал. От вагонов, стоявших на запасных путях, отделились две тени. Мискинов пригляделся.
— Свои, — сказал он, кашлянув в кулак, — Семен и Михалыч идут.
Обнялись. Цвиллинг развел руками:
— Вот прибыли. А я так домой и не успел заехать. Черт бы побрал этого Дутова! Разбивает семейное счастье…
— Пошли скорее, — поторопил Бурчак-Абрамович, — опасно…
— Как там, в Питере? — не удержался Кичигин, — говорите, не томите душу!
— Всему свое время, — остановил его Мискинов, — а пока, знакомьтесь: товарищ Цвиллинг — советский губернский комиссар. Вот и наша власть…
— Наша? — вскинулся Кичигин, — власть у Дутова! А мы все выжидаем. Все чинно, благородно! Скоро всех нас переловят и крышка власти…
Кичигин был красив: синие глаза, черные волосы. И вдвойне красив, когда горячился.
— Да не кипятись, Семен, — улыбнулся Мискинов, — супротив штыков с глоткой не попрешь. Вот скоро прибудет к нам Петр Алексеевич…
— И опять — заседания, митинги, разговоры? — Кичигин развел руками, — агитация одна…
— Ты что же, против агитации? — притворно ужаснулся Цвиллинг. — Ая-яй!
Все четверо быстро зашагали вдоль рельсов.
— Идемте в вокзал, — пригласил Цвиллинг, — приступим к работе. Надо телефон: хочу позвонить в городскую думу.
— Телефон! — вскинулся Кичигин и ухватил Цвиллинга за локоть. — Погоди же, скажи хоть одно: Ленина видел, какой он, а?
— Ленин… — улыбнулся Цвиллинг, — но что же мы здесь прямо на вокзале будем говорить? Ты, Семен Афанасьевич, не торопись. Но скажу одно: что Дутов здесь не выбрасывай, а конец ему уже назначен. Власть у Советов! Законная наша власть. И что бы ни было — победа будет наша!
— О це гарно, а то такое я бачив, что душа вже перекипела, — прошептал Бурчак. Он всегда путал украинские слова с русскими, когда волновался.
Дежурный по вокзалу молча показал на телефон: звоните куда угодно.
— Мне нужно Барановского. Говорит представитель Совета Народных Комиссаров Цвиллинг. На каком основании закрыт клуб большевиков?
Цвиллинг слушает, поддакивает. Чуть раздраженно барабанит пальцами по аппарату. Наконец, вешает трубку.
— Сейчас сюда приедет их представитель, доктор Фиш, для переговоров. Что ж, подождем. А, Семен? Доктора! Во как!
Дежурный по вокзалу улыбается: смотрите-ка, четырех безоружных слушается глава города, где расквартированы тысячи вооруженных до зубов казаков и белогвардейцев.
А эти четверо молча и спокойно закуривают. Цвиллинг достает из кармана сверток, отдает Бурчаку:
— Вот, возьми, обещанный подарок для Леньки. Передашь…
— Ты сам, Моисеич…
— Нет, уж ты! Я, может, поеду в думу. Или еще что потребуется. И давайте уговоримся: слово комиссара — приказ!
— А что здесь? — показывает на сверток Бурчак. — Что за гостинец хлопцу?
— Книга, — Цвиллинг улыбается, — хорошая книга. Еле достал у букинистов. Степняк-Кравчинский…
Хлопнула дверь, явился представитель.
— Петр Петрович?! Вы что же, снова в политику? — встречает его Цвиллинг, подает стул. — Итак, мы ждем объяснений!
— Очень рад, рад видеть вас. Не забыли меня, значит. И я пациентов своих всех помню. Видите ли, приходится заниматься э… э политикой. Сейчас вся власть в городе в руках комитета спасения…
— …от революции, — договаривает Цвиллинг, — простите, что прервал вас.
— Ничего, не беспокойтесь. Я приехал, поспешил к вам, чтобы все уладить. Мы, чтобы не распылять силы, не вносить партийные раздоры в общенародный энтузиазм решили…
— Вы и кто? Дутов! — не выдерживает Кичигин. — За комитетом прячется Дутов. Он стремится задушить революцию с вашей помощью!
— Что вы! Скорее наоборот: Дутов сейчас отпускает солдат по домам, — замахал руками доктор. — И понятно, что клуб сейчас открыть нельзя… Митинги запрещены… во избежание беспорядков.
— Ясно. Мы не дети, господин доктор, — Цвиллинг встал. — Вы играете в революцию, а нам, извините, играть не к лицу. Дутов, пользуясь тем, что солдаты тянутся домой, разоружает гарнизон. Тех же, кто верен ему, он вооружает. А вы этим временем делаете из контрреволюционера и английского шпиона борца за свободу! Будьте любезны, посмотрите в окно.
За окном прогуливались вооруженные казаки. У самых дверей сидел молоденький офицер и то и дело посматривал на часы. Было ясно: за приехавшими делегатами уже установлена слежка. Их ждали. Дело принимало дурной оборот.
— Вам, дорогой представитель, придется остаться здесь: будете сидеть после того как мы уйдем с полчаса, — сдвинул брови Цвиллинг, — а мы, товарищи, пошли! Будем искать другую трибуну, более подходящую для сегодняшних событий. И другой тон разговора.
Цвиллинг подошел к окну, выходившему на перрон. Потрогал полоски бумаги, которыми оклеена рама.
— Да, а вы, — обратился он к дежурному, который сосредоточенно листал какой-то растрепанный справочник, — идите, иначе вас могут заподозрить в помощи большевикам…
— У нас все железнодорожники давно уже заподозрены в сочувствии к большевикам, — откликнулся дежурный, подошел и рванул раму, окно распахнулось, — бегите по направлению к депо: туда шпики побоятся сунуться!
Через пять минут к вокзалу подкатила закрытая карета. Из нее выскочил поручик в мешковатой шинели. Сидевший у дверей офицер вскочил, сверкнув начищенными пуговицами и пряжками:
— Они здесь!
Но когда поручик Виноградов вбежал в комнату дежурного, там сидел только один доктор Фиш. Поручик метнул взгляд в раскрытое окно и, задыхаясь, подскочил к доктору, занес было руку, но лишь зло выругался и что есть силы ударил по подоконнику.
XIII
Возле цирка Комухина солдаты сдавали
