прижался ртом к вывалившейся из-под резинки трусов детской складке жира, которую я так ненавидела.

– На колени, – приказал он.

И я сползла с кресла на пол перед ним.

Я замерла в обмотавшихся вокруг щиколоток трусах и закусила губу, чувствуя над собой его шаги. Ему нравилось прохаживаться, курить, открывать пиво, пока я стояла в такой позе.

Он придвинул стул и сел у меня за спиной, глядя, как я его жду.

Впоследствии меня переполняло экстатическое смятение при воспоминании о том, как мне нравилось, что он курил, когда я брала у него в рот. По всему моему телу разливался яростный жар, заставлявший меня не жалеть усилий, проявлять умелость, пошире раскрывая рот и тараща глаза.

В этом унижении – полное отсутствие уважения, игнорирование моего присутствия – было что-то пьянящее. Я чувствовала, что на моем месте может быть любая, что я сосуд, который он волен наполнять или опустошать, и существую, только чтобы принимать то, что мне дают. Кончив, он запрокинул голову, ухватился за спинку стула, взгляд устремился в потолок. Я неотрывно смотрела на него.

Мне нравилось, когда он пару дней не принимал душ. Это делало нас ближе. После велосипедных прогулок его покрывала тонкая пленка дорожной копоти, и ко мне прилипали грязь и велосипедное масло. Я вдыхала теплый сырой аромат его волос и прижималась лицом к его мягкой фланелевой рубашке, издававшей затхлый, кисловатый, но почему-то не неприятный послерабочий запах.

Закончив жаловаться на очередное происшествие, разозлившее его днем или по пути домой, он поворачивался ко мне так, словно видел меня впервые. Не снимая потрепанных митенок, он обхватывал мое лицо ладонями и закрывал мне уши, так что я ничего не слышала, да и не хотела слышать.

Однажды он спросил меня, чем пахнет секс, и я несколько минут тыкалась носом в разные уголки его тела.

– Он пахнет теплицей, – сказала я, вспомнив, как мы лежали под одеялом после близости: запах поднимался, становился душным и густым и внушал такое же бесконечно глубокое чувство.

2

Каждое мгновение моего дня было пропитано его отсутствием, под тяжестью которого секунды размокали, обрушивались и лишались воздуха. Придавленная этим весом, я часами сидела, уставившись в никуда. Я наслаждалась своей болью, потому что она опустошала меня изнутри. Я превратилась в клубок нервов, в чашку Петри для клеток. Кроме нервов, во мне ничего не осталось.

Кирана бесила моя нерешительность. Его бесило, когда на его вопрос, где я хочу поужинать, я пожимала плечами и отвечала, что мне все равно, пусть сам выбирает. Его бесило, когда я спрашивала, какой наряд мне больше идет. Он хотел, чтобы я выросла, разобралась в своих желаниях и научилась говорить о них вслух. Он хотел, чтобы я перестала быть негативным пространством, подстраивающимся под его позитивное присутствие, и поскольку я знала, что он полюбит меня по-настоящему, только если я смогу стать настоящим человеком, у меня получалось это еще хуже. Под его требовательным взглядом я пугалась, впадала в панику и улыбалась широкой, заискивающей, бессмысленной улыбкой. Я улыбалась до слез, но даже в угоду ему не могла выжать из себя ни единого решения или мнения и убедительно быть собой.

А теперь, когда он меня бросил, от меня и вовсе почти ничего не осталось. У меня не было ни одной мысли, кроме как о нем, я не хотела никого, кроме него. Я зажмуривалась и думала обо всем, что готова отдать ради того, чтобы он вернулся. Я бы пожертвовала всем, пошла на все, отреклась от всех знакомых, до последнего человека, предоставила бы их собственным жизням, казавшимся лишь серыми негативами настоящей жизни, которой могли бы жить мы с Кираном. Я бы с радостью отправилась за ним хоть на край света.

Я сутками искала в интернете крупицы информации о нем и создала папку, куда складывала самые важные находки. Все его фотографии трогали меня до слез. Натыкаться на прежде не виденные снимки было так грустно и прекрасно, что жизнь снова казалась почти счастливой. Выяснилось, что я видела его еще не со всех ракурсов, знала не со всех сторон. Это было настолько чудесно и мучительно, что не верилось, что я уже никогда его не увижу.

(«Когда ты понял, что вы с Фрейей расстанетесь?» – спросила я во время одного из наших немногих разговоров о ней.

«Вообще-то никогда, – ответил он. – Я до сих пор в этом не уверен. Нам пришлось разойтись, но почем знать, что будет дальше. В жизни всякое бывает».

В жизни всякое бывает. Я выворачивала его слова наизнанку и истолковывала в свою пользу. Почем знать.)

Лучшим из всего, что я нашла, были наши совместные фотографии, о существовании которых я не подозревала. Я искала новости о нем на страницах его друзей и натолкнулась на фото с презентации, проходившей в «Проекте Центр искусств» в Темпл-Баре. На одном из снимков на мне тонкая серая футболка с круглым вырезом, и я, хорошенькая, раскрасневшаяся, смотрю на него снизу и смеюсь каким-то его словам. Его прекрасное лицо весело сияет, его ладонь у меня на плече. Меня привело в восторг, что такая фотография лежит в общем доступе, ведь обычно он почти не прикасался ко мне на людях.

В красивых мужских лицах – не смазливых, не привлекательных, не милых, а именно красивых – есть что-то магическое. Почему они так волнуют меня, ведь я встречаю столько красивых девушек каждый день? Знаю, это несправедливо. Красивые парни кажутся пробившимися сквозь грязь и бетон своего пола. Их красивые лица словно высечены из самых грубых материалов.

Во всяком случае, что-то в их лицах заставляло меня интуитивно верить, что красивые парни добры. Даже если их доброта не лежала на поверхности, я верила, что она прячется где-то в глубине души и до нее можно докопаться. Я посмеялась бы над подобными чувствами по отношению к красивым девушкам, зная, насколько мимолетна, недолговечна и бессмысленна наша красота, – и все же обманывалась красивыми лицами парней.

Я каждый день искала его в интернете и взволнованно бормотала, когда видела его в особенно выразительных позах: вот он грызет ногти в углу на чтениях, вот краснеет от неловкости во время вступительной речи на дублинской «Ночи культуры». Я возвращалась на годы в прошлое и собирала что могла. У нас было достаточно общих друзей, чтобы я могла составить представление о том, где он будет почти каждую неделю, на открытия каких выставок пойдет и какие кинопоказы, возможно, посетит. Я