— Потихоньку поправляется, но врачи предписали полный покой. Не то чтобы я думаю, что он подчинится, но все же…

— Я понимаю. — Она попыталась переварить тот факт, что ей придется все лето работать не с милым пожилым профессором, а с этим человеком, который нарушил ее внутренний покой, просто взглянув на нее. Черт возьми.

— Он сказал, что должен был остановиться у вас и что я могу занять его комнату. Вы не возражаете? Или мне все же воспользоваться палаткой?

— Комнату? О! — В процессе обсуждения планов Мия предложила профессору вторую спальню на лето. Она не была уверена, что хотела бы оказать такую же любезность Бер… Хокону, но отказать было бы неучтиво.

— Я так понимаю, комната у вас уже готова? — Хокон выглядел так, словно сомневался в этом, и по какой-то причине это ужасно разозлило Мию.

— Я сама только вчера приехала, так что у меня еще не было времени все как следует организовать, — язвительно ответила она. — Вообще-то я никого не ждала так рано.

— Мы всегда начинаем ровно в восемь. Стремимся использовать как можно больше дневного света. И вы ведь одобрили первое июня как дату начала работ.

Боже, да он грубиян. Она знала, что скандинавы не обмениваются любезностями, как англичане, и часто могут показаться резковатыми, когда обсуждают дела, но этот парень переходит всякие границы…

— Конечно, но…

— Если вы покажете мне мою комнату и дадите простыни, я сам застелю постель.

Мия глубоко вздохнула и чуть не сказала ему, что в любом случае рассчитывала на это. Она ему не рабыня. Однако что-то заставило ее прикусить язык и ответить очень вежливо:

— Вы не могли бы дать мне минутку? Если не возражаете, подождите здесь, внизу, — она указала на кухню, и он кивнул:

— Конечно.

Не говоря больше ни слова, Мия повернулась и побежала вверх по узкой лестнице в комнату, которая раньше принадлежала бабушке Элин. Мысленным взором она все еще видела бабушку — как та стоит у окна и смотрит на озеро и остров вдалеке. Это был ее любимый вид, и они часто проводили время в тишине, созерцая красоту окружающей природы. Ранними утрами озеро бывало гладким, как зеркало, отражая солнечный свет тысячью сверкающих призм. Из этого окна его видно было только в просветы сквозь множество берез и елей, соревновавшихся друг с другом в разнообразных оттенках зелени. Этот вид словно останавливал время, и было легко представить, как люди тысячу лет назад с благоговением смотрели на то же самое.

«Только подумай, — говорила Элин, — какой-нибудь вождь викингов стоял у двери в свой дом, оглядывая этот самый пейзаж. Могу поспорить, ничего не изменилось».

Мия тряхнула головой и попыталась сосредоточиться на настоящем. Из комнаты были убраны все бабушкины вещи, кроме мебели. Девушка попросила мать сложить все в коробки и держать их в гараже до тех пор, пока не почувствует себя в состоянии разобрать их должным образом. Это время еще не пришло, боль продолжала оставаться слишком острой. Но ей нужно было привыкнуть к этому, и норвежский парень ждал. Она открыла окно, чтобы впустить в комнату немного воздуха.

— Можете подниматься! — крикнула она вниз и открыла старый шкаф на лестничной площадке, в котором лежали бабушкины простыни.

Когда она обернулась, Хокон стоял рядом с ней, головой почти задевая низкий потолок. Она сделала шаг назад и протянула простыни, затем указала на комнату бабушки.

— Вот здесь должен был жить профессор. — Подумав, что в глазах молодого человека комната, должно быть, выглядит весьма убого, добавила: — Простите, чем богаты. Может быть, вы в конце концов предпочтете палатку.

Он быстро огляделся, затем пожал плечами.

— Все в порядке. Я становлюсь слишком стар для походов. Здесь будет намного суше, чем в палатке, и, возможно, теплее.

— Не стоит быть слишком уверенным, — пробормотала Мия.

Сколько ему было на самом деле лет? Когда они встретились в первый раз, она прикинула, что около тридцати, может быть, тридцать с небольшим, но сказать наверняка было трудно.

— Что вы сказали?

— Ничего. Я просто хотела спросить, вы тоже профессор?

— Пока нет, но у меня докторская степень. Я специализируюсь на артефактах викингов и надписях, но не выношу сиденья взаперти круглый год, стараюсь проводить лето на разных раскопках. С профессором Маттссоном работаю последние пять лет.

Он бросил на нее взгляд, как бы говоря: «Достаточно тебе этого?», и Мия решила, что он просто невыносим. Прежде чем продолжить с ним общаться, она хотела переодеться и выпить чашку чая.

— Ладно, тогда мне лучше пойти одеться.

— Конечно. Спасибо. — Он указал на простыни. — Я не спал ни на чем подобном с тех пор, как умерла моя бабушка.

Мия не была уверена, издевается он над ней или нет.

— О, они сделаны вручную, а моя бабушка сплела кружева.

Это были старомодные простыни с кружевной каймой и вышитой монограммой. В наши дни большинство людей даже не знали бы, как застелить ими постель, так как они выглядели как две односпальные простыни с одеялом или валиком сверху. И нужно было перевернуть верхнюю простыню вверх ногами, чтобы монограмма была видна правильно. Теперь она жалела, что отдала их ему.

Он поднял руку и улыбнулся.

— Нет-нет, я так и думал. Это был комплимент, честное слово. На минуту вернули меня в прошлое, вот и все.

— Хорошо. Ок. Хм, а все остальные тоже придут так рано?

— Ага. Должны быть здесь с минуты на минуту. Первая встреча на объекте через пятнадцать минут, так что вам лучше поторопиться, если вы хотите присоединиться к нам.

Она убежала в свою комнату, прежде чем ответить ему резкостью. Слишком раннее было утро, чтобы пикироваться с таким грубияном.

* * *

— Семь женщин и восемь тощих мальчишек? Это все, что ты смог отыскать? Да стоило ради этого затевать поход! И хоть бы отобрал тех, что одеты поприличней! Теперь придется их наряжать.

Кери, стоявшая вместе с другими пленниками у длинного причала, глянула вверх и увидела высокую красивую женщину, шагающую по тропинке, которая вела к берегу озера от скопления жилищ, расположенных на вершине холма. Властно выступал сильный подбородок, выдавался вперед острый нос, губы широкого рта презрительно поджаты. Длинные светлые волосы собраны в хвост на затылке, концы свободно спадали по спине и раскачивались при ходьбе. Но большую часть волос покрывал платок, как и подобает замужней женщине.

Солнце сверкало в двух огромных бронзовых дисках — фибулах, которыми прикреплялись спереди лямки ее длинного, до щиколоток, красного платья-сарафана — или хангерока, как его называли. Платье украшали шелковые вставки, которые также переливались на свету, подол был оторочен изящным плетением. Между фибулами красовалось ожерелье из янтарных бусин, а на цепочке, прикрепленной к одной из фибул, висели небольшой мешочек и связка ключей, издававшая мелодичное позвякивание. Кери увидела, что под хангероком на женщине надета синяя туника, рукава которой были также украшены плетением. Сверху и снизу выглядывала красиво плоеная белая льняная нижняя рубашка, или серк.