Да, да, да… Пять дней, как я дал тебе свою статью, — все прочли, а ты не удосужилась.

Д ж е р е н. Давным-давно прочла. (Вынимает из чемоданчика рукопись.) Вот она.

Б а т ы р. Что ж ты молчала? Ты знаешь, как мне дорого твое мнение?

Д ж е р е н. Что мое мнение? Я не философ, не ученый, не критик. Все тебя хвалят, я очень рада.

Б а т ы р. Верно, все хвалят — и в редакции, и в университете, и дома. Приятно, правда?

Джерен кивает головой.

Говорят, что я постарался. Как же иначе — заказала республиканская газета.

Джерен кивает головой.

И тема важная: «Пережитки в сознании».

Джерен кивает головой.

Мое первое выступление в печати, — надо быть во всеоружии.

Джерен кивает головой.

Вот, вот, например, это место. (Читает.) «Подобно религии, и другие пережитки могут быть названы опиумом. Они дурманят сознание советского человека». Хорошо?

Джерен кивает головой.

А вот еще одно место…

Д ж е р е н. Я удивляюсь…

Б а т ы р. А чему удивляться?.. Ничего особенного! Главное, дорогая моя, что тебе понравилась моя статья.

Джерен качает головой.

(После паузы.) У тебя возражение?

Д ж е р е н (мягко). Замечание.

Б а т ы р (покровительственно). Интересно, интересно, какое может быть у тебя замечание?

Д ж е р е н. Разве у меня не может быть замечаний?

Б а т ы р. Прости, Джерен! Говори! Всю правду говори. Правда не может повредить нашей дружбе.

Д ж е р е н. Видишь ли, Батыр, у тебя в статье много примеров из книг. Это, конечно, хорошо, это показывает твою эрудицию. Но мало, мне кажется, примеров из жизни…

Б а т ы р (вскочив). Как это мало примеров из жизни? А калым, на который я ссылаюсь? А кайтарма, когда девушку на другой день после свадьбы родители уводят домой, пока муж с ними не рассчитается? Или борук — чудовищный убор, уродующий голову женщины? А унизительное байское отношение к женщине? Чем не примеры из жизни?

Д ж е р е н. Батыр-джан, эти пережитки почти исчезли. Есть другие, более живучие, вредные… Они на каждом шагу, а вы их…

Б а т ы р (сердясь). Какие же это пережитки, которые вы, Джерен, замечаете на каждом шагу, а я, Салихов, не замечаю?

Пауза.

Д ж е р е н (берет со стола розу, вдыхает ее аромат, затем передает Батыру). Полюбуйся, Батыр, какая чудная роза!

Б а т ы р. Оставим пока розы в покое. (Роняет розу на пол и, не заметив, наступает на нее ногой.) Скажи мне, чего я не замечаю на каждом шагу?..

Д ж е р е н (печально смотрит на растоптанную розу). Сначала верни мне мою розу…

Б а т ы р (взглянув на розу). Ах! (Поднимает розу с пола.) Всю душу я вложил в этот цветок и сам же растоптал! Ну, эта беда поправима. (Подбегает к окну, срывает розу, подносит ее Джерен.) Вот еще лучше.

Д ж е р е н. Да… а если дружбу растоптать, как эту розу, ее легко заменить?

Б а т ы р (мягче). Тем более скажи мне, чего я не замечаю на каждом шагу.

Д ж е р е н. Да разве ты не знаешь людей, и в нашем городе они есть. Почтенные, видные, занимающие общественное положение, а собственное благополучие им важнее государственных дел… Такие люди…

Б а т ы р (обиженный). А-а… Как, например, мой отец?

Д ж е р е н. Да возьми ты и нас, женщин. Ведь есть такие, что и калым отвергают и над боруком смеются, а для них нет ничего милее, как с утра до ночи перебирать тряпки.

Б а т ы р. Например, моя мать?..

Д ж е р е н. Батыр!..

Б а т ы р. Понимаю. Можешь не продолжать. Семья Салиховых — кипящий котел пережитков, и мне остается только извиниться перед Джерен Мурадовой за то, что насильно тащу ее в этот адский котел. (Отворачивается.)

Пауза.

Д ж е р е н (печально). Выходит, правда не всегда укрепляет дружбу. И зачем я осталась чай пить? Вот ты даже и не слушаешь меня.

Б а т ы р. Слушаю, слушаю… Что ты сказала?

Д ж е р е н. Я сказала, что мне пора уходить.

Б а т ы р. Понятно. Не дай бог, пристанет какой-нибудь родительский пережиток?

Д ж е р е н. Да пойми же ты, я говорю не о твоих родителях, а о тебе. О твоей статье говорю.

Б а т ы р. А что ты поняла в моей статье? Ты увидела в ней то, чего в ней нет, а что есть — не увидела.

Д ж е р е н. Напрасно я читала твою статью.

Б а т ы р. Выходит, напрасно.

Д ж е р е н. Может, мне вообще уйти?

Б а т ы р. Ты сама к этому стремишься.

Д ж е р е н. Ох как он обиделся!

Б а т ы р. Я обиделся? Ха-ха-ха!.. Смешно! Нельзя же требовать от каждого, чтоб он тебя понимал. Да, да, ничего не поделаешь. Философия — это не теннис. (Встает, шагает по комнате, подходит к окну, становится спиной к Джерен.) Женщины пока что лучше разбираются в простой материи, чем в философской материи. (Смеется, довольный собственной остротой. Джерен поднимается, берет свой чемоданчик, ракетку и быстро уходит. Батыр, не заметив этого, продолжает ораторствовать.) Правда, есть даже доктора философии женщины, но в массе, даже в культурной массе, женщина в этом вопросе отстает.

Входят  О г у л б и к е  в халате и  Б а г т ы; они недоумевают, с кем разговаривает Батыр. Огулбике, вздохнув, пальцем показывает себе на лоб. Обе садятся.

И понятно! Прогресс есть процесс, а процесс есть движение, а движение, как сказал Энгельс, протекает диа-лек-ти-чески. Поняла?

О г у л б и к е (искренне). Ничего не поняла…

Б а т ы р (резко повернулся). Где Джерен?.. Джерен!.. Джерен!.. (Бросается вон из комнаты.)

О г у л б и к е (Багты). А ты поняла? Вот до чего философия доводит человека.

Б а г т ы. Мамочка, это не философия.

О г у л б и к е. А что же это?

Б а г т ы. В твоем возрасте уж поздно в этом разбираться. (Убегает.)

О г у л б и к е. Как она сказала: в моем возрасте? Дерзкая девчонка! (Уходит вслед за нею.)

Пауза. Медленно входит  Б а т ы р; подойдя к столу, берет в руки обе розы.

Б а т ы р (печально). Как просто живую розу превратить в мертвую, а наоборот — невозможно. Неужели этому закону подвластны и человеческие чувства?

Тихо входит  Б а г т ы.

Б а г т ы. Батыр… Батыр-джан… Где Джерен?

Б а т ы р (резко). Уходи!..

Багты испуганно убегает, затем возвращается вместе с  О г у л б и к е, показывает ей на печального и сердитого Батыра.

О г у л б и к е. Сын мой!.. Джерен-джан ушла?

Батыр молчит.

Батыр? Вай, вай, они поссорились!

Б а т ы р. Мама, оставь! Ты здесь не поможешь.

О г у л б и к е. Я не помогу? Я же мать! Ученый, а не знает, на что способна мать. Я сама пойду к Джерен и приведу ее обратно. Попрошу у нее прощения, если ты виноват. Если она виновата, пристыжу ее. Не успокоится сердце мое, пока не помирю вас.

Батыр продолжает молчать.

Сын мой, такие вы оба молодые, милые, чистые, что могло разлучить вас? Батыр?

Батыр молчит.

Ну, кто из вас виноват?

Б а т ы р. Ты виновата.

О г у л б и к е (Багты). Он — тебе?

Б а г т ы (Огулбике). Нет, тебе.

О г у л б и к е (поражена). Я виновата? Чем