Терапевты и ессеи одинаково стремились путем духов­ного созерцания бога, путем постижения чистой истины, как она есть сама в себе, узнать высшую жизнь и получить право гражданства на небе. Поэтому они отрешались от дел и бес­покойства мира и, образовав группу пустынножителей, жили созерцательной жизнью, всецело посвятив себя изучению пи­сания или, объединившись в некоторого рода монашеский ор­ден, в практической работе, при простейшей обстановке жиз­ни и культа старались обеспечить себе спасение душ своих.

«Их мысли до того постоянно заняты богом, — го­ворит Филон о терапевтах, — что они даже в сновидениях своих созерцают величие божественных свойств и возве­щают учение своей священной философии». А относи­тельно ессеев из описаний Филона и Иосифа вытекает, что их главнейшие культовые обрядности — ежедневные омове­ния, общая священная трапеза — преследовали, по существу, задачу приобщения к высшему порядку жизни путем иско­ренения внешней и внутренней нечистоты и установления мистического единения между членами ордена.

Терапевты жили вблизи Александрии. Что касается ессеев, то эта секта имела своих последователей, по-видимому, во всех больших городах Палестины, особенно же в области, лежащей к востоку от Иордана, где было главное место их оседлости. Однако и у них ясна связь с алексан­дрийским (эллинско-иудейским) идейным миром. Правда, ессеи хотели оставаться иудеями, — они посылали обычные священные приношения в храм, — но они отвергали иудей­ский жертвенный культ, совсем не по-иудейски отвращались от брака и отвергали фарисейское учение о воскресении мертвых, считая тело, в согласии с платоновской филосо­фией, тленной материей и темницею домировой души и объявляя плоть причиною греха. Относительно бога они утверждали, что он — причина всего хорошего, но не злого. Противополагая благого бога злому миру чувственной ма­териальности, они — также в духе александрийской фило­софии — представляли себе пропасть между ними заполнен­ной посредствующими существами. По Иосифу, они придер­живались таинственного учения об ангелах, и последнее пользовалось у них таким почитанием, что вступающий в ордер, прежде чем быть допущенным вполне к общей трапезе, должен был обязаться «страшною клятвою» почи­тать божество, выполнять cвои обязанности по отношению к ближним, никому не сообщать учений ордена и хранить в тайне как книги секты, так и имена ангелов. Учение об ангелах или божественных посредствующих силах слу­жило и у них, как у александрийцев, к тому, чтобы возвы­ситься над чувственной материальностью и получить уверен­ность в блаженном жребии в мире потустороннем.

Таким образом, ессеи представляли собою опаянное ми­стериями объединение в роде тех многочисленных тайных союзов и религиозных сект или культовых общин, которые к началу нашей эры, зародившись в Малой Азии (Вавилон) и Египте, широко распространились в странах, прилегающих к Средиземному морю, и вызвали к жизни совершенно но­вую, своеобразную форму благочестия. В то время, как господствующие национальные религии радели о народе только как о целом, и их вера носила только общественный, а то и чисто политический (как у римлян) отпечаток, все эти секты обращались к личности, без различия происхождения и нации. Они приписывали себе обладание сверхъестествен­ным познанием и брались гарантировать удрученным душам их личное спасение пока в этой, а потом и в посмертной блаженной жизни при помощи некоторых учений, выда­ваемых ими за откровения самих божественных сил, а также магических церемоний или таинств. При этом в их воз­зрениях видную роль играли божественные посредствующие существа или ангелы. В таинственных культовых инсцени­ровках личности предоставлялось уже заранее внутренне предвосхитить грядущее ««небесное путешествие души», ее вознесение из мира тьмы в мир света, из мира чувствен­ной «материальности и телесности в мир духовной перво­основы всех вещей. Адепта посвящали в имена и природу «архонтов», начальников астральных сфер, которых должна встретить душа у врат неба; ему давали на дорогу амулеты и символы «и его учили магическим словам или привет­ствиям, которыми он должен «был пользоваться при встрече с небесными стражами.

Не в чем ином, вероятно, состояли и «тайны» ордена ессеев, которых не должен был открывать принадлежащий к ордену, если он хотел сохранить действенность этих имен, магических обрядностей, амулетов и т. д. Ессеи культиви­ровали дар прорицания; следовательно, они сознавали себя в непосредственной духовной связи с богом, из каковой они черпали свое «озарение». И если у Иосифа мы читаем, что их учение о бессмертии, о потусторонних наградах и карах было «магической цепью», которой они умели прочно приковать к себе тех, кто раз приложился к их мудрости, то и этим они не отличались от остальных анало­гичных мистических обществ. Ведь и их великая притяга­тельная сила по отношению к толпе покоилась, прежде всего, на их учении о личном бессмертии и на тех будущих благах, которые они обещали своим — тем, кто выполнял их обряды и с готовностью подчинялся их порядкам и заповедям. Уче­ние мистерий большею частью было связано с астрологиче­скими и астромифологическими умозрениями, как показал уже Dupuis в одной из самых блестящих глав своего большого труда. По-видимому, таково было и учение ессеев, на что указывает замечание Иосифа, что орден при­держивался сурового фатализма и при каждом действии предполагал участие судьбы, т. е. звезд. И, несомненно, с астральным направлением мысли связаны также их свое­образное почитание солнца, к которому они каждое утро обращали старинные молитвы («как будто бы они хотели вымолить его восход»), и, между прочим, их боязнь оскор­бить солнце при отправлении своих естественных нужд.

Из всего, что мы еще знаем об ессеях, ясно видно, на­сколько серьезны были их усилия к достижению спасения души и уверенность в искуплении. С магическими церемо­ниями и инсценировками, посредством которых они стре­мились достигнуть высшего общения с богом, у них соче­талось благочестие внутреннее. Они презирали богатство, отказывались от собственности, жили в общности имуще­ства, отвергали рабство и клятву, упражнялись в подавлении страстей и в усвоении святости намерений и проявляли осо­бую ревность в выполнении обязанностей человеколюбия, за которую окружающие платили ордену величайшей при­знательностью. Ессеи, по Филону, «наставлялись в святости, благочестии и справедливости. Соответственно этому они оценивали всякую вещь по ее согласованности с любовью к богу, с любовью к добродетели и с любовью к ближним».

Апокалиптика.

Однако в иудействе не одни терапевты и ессеи шли сво­ими собственными путями, в стороне от официально­-формального храмового и законнического благочестия. И по­мимо них в иудейском народе к началу нашей эры было ши­роко распространено стремление стать в более близкое отношение к богу иными средствами вместо точного до мелочей выполнения закона, а также при помощи более глубокого познания божественного существа возвыситься над исконным понятием справедливого бога, как оно дава­лось чистой законнической религией.

В