Тем, кто лично не пережил этот период, трудно понять всю глубину отчаяния, в котором пребывали евреи на протяжении тех черных лет. Западные демократии страдали параличом воли. Они пытались игнорировать Гитлера, а когда сталкивались с открытой агрессией, старались откупиться. Это стоило дорого, было унизительным и, в конечном счете, бесполезным. К 1938 году казалось, что фашизм, практически не встречая сопротивления, постепенно завоевал всю Европу. Если политика западных демократий была недальновидной и позорной, то что говорить о Сталине и России? Америка же была занята собственными проблемами и не собиралась вмешиваться в европейские дела.

Евреев Центральной и Восточной Европы все больше вынуждали покинуть страны, в которых они жили, но уезжать им было некуда. Во времена большей терпимости народы и правительства охотно оказывали помощь бездомным чужестранцам. В 1685 году, после отмены Нантского эдикта[732], Англия приняла 120 000 французских протестантов. Но в марте 1939 года та же Англия дала разрешение на въезд всего лишь 19 000 еврейских беженцев с континента. Можно, конечно, привести аргумент, что страна не в состоянии принять иммигрантов в большем количестве. Но как оправдать страны с меньшей плотностью населения? «Приведите ко мне усталых, бедных, измученных людей, жаждущих свободно дышать»… Но с тех пор, как эти строки из стихотворения Эммы Лазарус были вырезаны на статуе Свободы, положение изменилось. Соединенные Штаты приняли в 1935 году 6252 еврейских иммигранта; Аргентина — 3159; Бразилия — 1758; Южная Африка — 1078; Канада — 624. В том же году в Палестину легально въехали 61 854 беженца.

Эти цифры говорят сами за себя: европейские страны, хотя и неохотно, предоставили убежище большему количеству беженцев, чем страны других континентов (за исключением Палестины, принявшей эмигрантов больше, чем все эти страны вместе взятые). К тому времени, когда разразилась война, 35 000 евреев нашли временное убежище во Франции, 25 000 — в Бельгии и 20 000 — в Голландии. Но из-за стремительно продвигавшихся немецких войск реальной безопасности европейским евреям эти страны гарантировать не могли. В октябре 1938 года 28 000 польских евреев, живших в Германии, были согнаны и оставлены нацистами в различных местах польско-германской границы. Через несколько месяцев тысячи венгерских евреев были изгнаны из Словакии[733]. Новые большие еврейские общины возникли в таких местах, о которых никто прежде не слыхал, — например, в Збонсине. Евреи селились на голой земле, без крова и пищи, страдая от холода и болезней, умирая от голода. Существовали кочующие еврейские общины — например, на кораблях «С. С. Кенигштейн», «Карибия» или «Сент-Льюис». Эти корабли покинули в 1938 году Гамбург, направивашись в Латинскую Америку с многими сотнями пассажиров на борту, но им не разрешили высадиться на берег. Нацисты хотели, чтобы они возвратились назад — в концентрационные лагеря. Эти корабли-призраки продолжали свое ужасное плавание между Европой и Латинской Америкой, между Балканами и Палестиной — и везде к ним относились так, будто они несли чуму.

Чтобы разобраться в крайне запутанной ситуации и скоординировать помощь еврейским беженцам из Германии, президент Рузвельт в июле 1938 года пригласил представителей 32 правительств на конференцию во Францию. Англия настаивала, чтобы вопрос о Палестине — самый важный вопрос для еврейской иммиграции — на этой встрече не обсуждался. Когда Вейцман попросил разрешения выступить на конференции, его просьба было категорически отвергнута американским президентом[734]. Результат был предсказуем. Выступавшие выходили на трибуну один за другим и сообщали, что для еврейских поселений нет подходящей территории. Некоторые при этом выражали сожаление. Другие, как, например, австралийские делегаты, говорили, что в их стране нет расовых проблем и они не стремятся ввезти их к себе. Сюрпризом явилось заявление делегата Доминиканской республики, что его страна согласна принять беженцев. Это был благородный жест, хотя было неясно, подходила ли выделенная область для поселения.

Результатом конференции было учреждение постоянного Межправительственного комитета по делам беженцев, возглавляемого лордом Уинтертоном, известным британским антисионистом. Делегаты не были бессердечными людьми. Каждый из них выполнял указания своего правительства, и позиции, которые занимали эти правительства, отражали состояние общественного мнения в их странах. Накануне конференции во Франции ветераны американского иностранного легиона приняли резолюцию, призывающую к прекращению всякой иммиграции в течение десяти лет. В Лондоне на ежегодной встрече социалистической Медицинской Ассоциации выражалось недовольство «притоком в нашу промышленность непрофсоюзного, несоциалистического рабочего класса»; редакция консервативной «Sunday Express» заявила, что «сейчас большой приток иностранных евреев в Англию. Они наводнили всю страну»[735].

Результат конференции оказался нулевым. Как только въезд в Палестину был прекращен, евреи Центральной Европы, не имевшие близких родственников или не обладавшие особыми способностями, могли ехать без ограничений только в одно место на всем земном шаре — в Международное поселение в Шанхае. Но в августе 1939 года японские власти лишили евреев и этой последней возможности. Как изложила кратко в своем «Ежегодном обозрении» за 1938 г. лондонская «Таймс», «огромный избыток еврейского населения создал острую проблему». Иными словами, евреев оказалось слишком много.

Когда Герцлю впервые пришла мысль о еврейском государстве и о постепенном переселении в Палестину, то он не предполагал подобной катастрофы. Ни он сам, ни любой другой лидер, руководивший сионистским движением после него, ни даже Жаботинский, не заявляли, что Палестина примет всех евреев. Но в 1920-е годы в Палестине были заложены основы для поселения сотен тысяч человек. В середине 1930-х, когда «вопрос о том, является ли сионизм хорошей или плохой идеей, желателен он или нет, превратился в риторический», община в Палестине выросла до 400 000 человек. Политическая теория стала свершившимся фактом[736]. Британские специалисты, которые всего несколькими годами ранее сомневались в возможности Палестины принять иммигрантов, теперь признавали, что большая иммиграционная волна 1933–1935 годов (134 000 легальных иммигрантов) далеко не исчерпала эту возможность и даже повысила ее: чем больше становился приток иммигрантов, тем эффективнее работала местная промышленность[737]. В период 1933–1935 гг. импорт и экспорт Палестины вырос более чем на 50 %. Потребление электроэнергии, всегда являющееся точным показателем экономического роста, выросло почти втрое. В то время, как бюджеты многих стран испытывали дефицит, насчитывающий миллионы долларов, доходы Палестины росли. В 1932 году 1300 фирм были представлены на «Левантинской ярмарке» в Тель-Авиве — стремительно растущем городе, в 1935 году в нем насчитывалось 135 000 тысяч жителей. К этому же году в Палестине уже было 160 еврейских сельскохозяйственных поселений, и с каждым месяцем их становилось все больше.

Если бы мандатное правительство не ввело ограничения, иммиграция продолжала бы возрастать. Изданным в 1933 году декретом было установлено несколько категорий иммигрантов. Самыми важными были две категории: категория