Движение было не только малочисленным, но и недостаточно сплоченным. Ревизионисты были на грани разрыва с сионистской организацией, другие партии тоже не могли найти между собой общий язык. Конгресс представлял собой печальную картину всеобщей распри. Представители «Мицра-хи» сетовали на осквернение субботы в Палестине и в других странах, а также на то, что религиозная партия не имеет ни одного голоса в руководстве сионистским движением. Усишкин сообщал, что за последние двадцать месяцев сионисты приобрели всего 44 000 дунамов земли, чего было недостаточно для расселения даже малой части новых иммигрантов. У сионистской организации не было денег, и палестинский бюджет, принятый на этом конгрессе, составил всего 175 000 фунтов стерлингов, т. е. оказался меньше, чем когда-либо. Глуска, выступавший от имени йеменских евреев, жаловался на то, что члены его общины все еще остаются гражданами второго сорта в Палестине, словно неарийцы в Германии (сравнение явно было несправедливым). «Правые» заявляли, что продолжается дискриминация частного предпринимательства. Трудовики в ответ на это указывали на чудовищно низкие ставки оплаты труда еврейских рабочих в Тель-Авиве и в Хайфе. И даже Моцкин в заключительной речи отметил, что 18-й конгресс оказался не на высоте.

На этом конгрессе было решено создать центральный штаб под руководством Вейцмана для расселения немецких евреев в Палестине; Вейцман же в это время находился не у дел и даже не приехал на конгресс. Узнав о решении конгресса, он вспомнил, как в молодые годы, обучаясь в Берлине, он однажды пошел на центральный железнодорожный вокзал, чтобы взглянуть на русских эмигрантов и обменяться с ними парой слов на родном языке. Он вспомнил, как члены комитета немецких евреев встречали этих эмигрантов: добродушно, но несколько покровительственно. «Тогда я и представить себе не мог, что такая же судьба постигнет солидное и сильное немецкое еврейство, что и этим людям придется покидать свои дома»[730].

Итак, сионистское движение было слабым и разобщенным. Но именно ему предстояло возглавить борьбу за спасение европейских евреев, подвергавшихся гонениям, экономическим санкциям и, в конце концов, физическому уничтожению. Масштабы катастрофы превзошли самые худшие ожидания, а поддержать евреев за пределами их общины почти никто не желал. Рассуждая о еврейской эмиграции из Германии, Раппин не сомневался в том, что страны Западной Европы и США с готовностью примут десятки тысяч евреев. В конце концов, по абсолютным стандартам эти цифры были ничтожно малы! И казалось таким очевидным, что немецкие евреи с их талантами и дарованиями внесут заметный вклад в культуру и экономику любой страны, которая их примет!

Но Раппин глубоко заблуждался. Ни одна страна не выказывала энтузиазма, когда речь заходила о том, чтобы принять немецких евреев. Каждое правительство находило множество доводов против предоставления евреям убежища на своей территории. Повсюду еще царила безработица, последствия великой депрессии еще не были окончательно' преодолены. Имелись также политические и психологические препятствия. Но евреи Центральной Европы не могли дожидаться, пока экономическая ситуация улучшится и менее просвещенные представители коренных народов преодолеют свои страхи и предрассудки. И именно поэтому Палестина, при всей своей экономической неразвитости, стала убежищем для гораздо большего числа евреев, чем приняла в те годы любая другая страна.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЕВРОПЕЙСКАЯ КАТАСТРОФА

На протяжении 1930-х годов положение европейских евреев продолжало ухудшаться. В 1935 году в Германии было введено Нюрнбергское антиеврейское законодательство. Через год официальный антисемитизм несколько ослаб. В Берлине проводились Олимпийские игры, и немецкое правительство старалось выглядеть респектабельно. Но антракт был коротким, и как только иностранные гости отбыли, возобновились еще более жестокие репрессии. В феврале 1938 года в «Черных отрядах», рупоре СС, появилась статья, озаглавленная: «Что нужно сделать с евреями?». Автор выражал недовольство, что эмиграционная лихорадка все же не заразила евреев. Что-то непохоже, чтобы они сидели на чемоданах, готовые в любой момент покинуть страну. Чтобы приободрить, их, были приняты новые драконовские меры, достигшие своей кульминации во время «хрустальной ночи» в ноябре 1938 года, когда были сожжены синагоги, произведены массовые аресты и на самих же евреев был наложен за это огромный штраф.

Если на протяжении первых пяти лет после прихода к власти нацистов евреи просто потеряли свои средства к существованию и были низведены к низшему классу горожан, то после ноября 1938 года они фактически оказались поставлены вне закона. И все же нацистская политика в Германии была образцом сдержанности по сравнению с тем, как она проявляла себя в Австрии и Чехословакии. Процесс изгнания евреев из немецкой общественной и экономической жизни, который продолжался в Германии пять лет, был свернут до нескольких недель в Вене и Праге. Систематическое уничтожение еврейского населения началось только после оккупации фашистами Польши и их вторжения в Россию. До 1939 года евреи имели возможность эмигрировать, но с началом войны капкан захлопнулся. 20 января 1942 года во время встречи нацистских главарей на Ванзейском совещании в Берлине было решено вынести «окончательное решение» по уничтожению евреев в Европе.

Подъем нацизма, ограниченный вначале территорией Германии, оказался заразительным. По всему континенту стали быстро возникать фашистские и антисемитские движения. Даже Италия, которая всегда с гордостью утверждала, что она следовала к фашизму своим собственным, единственно верным путем и отвергала антисемитизм как чуждый духу итальянского народа, в 1938 году под влиянием Германии провозгласила антисемитские законы. В Бухаресте в январе 1938 года правительство Гога Кузы объявило, что будет пересмотрен национальный статус всех евреев Румынии и что половина из них должна будет покинуть страну. И, как заявил представитель правительства, эмигрируют они или утонут в Черном море — это их личное дело. По законопроекту Телеки[731], внесенному в 1938 году на рассмотрение парламента Венгрии, 300 000 евреев должны были потерять работу в течение следующих нескольких лет. Они больше не могли занимать никаких государственных должностей, их следовало изгнать из муниципалитетов, профсоюзов и общественных организаций, и у них должны быть отняты лицензии на торговлю. Только 6 % евреев разрешалось заниматься различной профессиональной деятельностью, а в торговле процентная норма для них составляла 12 %. Положение польских евреев также продолжало ухудшаться на протяжение 1930-х годов. В Польше проживало три миллиона евреев, что составляло около 10 % всего населения страны. Они были сконцентрированы в пяти самых крупных городах страны и составляли 30 % от их населения. В некоторых польских городах произошли погромы и бойкоты. Еврейских студентов постоянно притесняли. Политика нового польского правительства была направлена на то, чтобы сделать положение