Шрифт:
Закладка:
Уже на подступах к Снагову младший Дракул успокаивался, поэтому теперь обращал больше внимания на то, что творилось по сторонам. "Вот сейчас надо свернуть с малонаезженного пути вправо, - думал князь. - Вот на эту дорогу, более широкую, которая тянется сюда через поля с северо-запада. Широкая дорога приведёт прямо к въезду на длинный деревянный мост, а по мосту я доберусь на озёрный остров, и там будет конец пути".
Через некоторое время, подъехав к мосту, Влад увидел берег с зарослями камыша и воду с кувшинками. Кувшинки, как всегда в августе, распустились, подняв к солнцу розовые цветки на длинных ножках, а вода в озере тоже зацвела, сделавшись зеленоватой и мутноватой.
Сколько раз смотрел правитель на эту воду, столько раз и удивлялся тому, что издалека эта зелёная муть выглядела не зелёной, а синей и к тому же чистой, потому что в ней отражались небеса. Воздушная сфера отражалась в озёрной воде очень чётко, со всеми облаками, и потому казалось, что монастырь повис между небом и земной твердью.
"Нет, - в очередной раз подумал младший Дракул, - отражение небес всё же не такое светлое и чистое, как само небо, и это зримое различие напоминает, что грешная земля никогда не достигнет идеала, как бы ни пыталась. Как можно достигнуть идеала, если у каждого человека на дне ил и муть! Душевный ил непременно поднимется - надо только встряхнуть человека, как следует. Впрочем, встречаются и такие лицемеры, у которых не только дно, но и вся вода замутнена, однако издалека ничего не видно, потому что в мути отражается небо, и из-за этого ханжа может сойти за праведника".
Между тем небо над головой государя оставалось всё таким же синим, вода была всё такой же спокойной, а кувшинки по-прежнему тянули к солнцу свои цветки и, глядя на это, правитель даже удивился, что такая мирная картина могла вызвать в нём гнев. "Эко ты распалился, - заметил себе Влад, возвращаясь к добродушному настроению. - Наверное, плохие воспоминания отпустили тебя не совсем, если ты так строг к людям".
Сейчас государю следовало забыть о строгости, чтобы беспричинно не обидеть монастырскую братию, которую ему вот-вот предстояло приветствовать. Половину моста он уже миновал, а это значило, что до прибытия в обитель оставалось всего несколько минут.
Монастырская крепость, в это время года плохо видная за ветвями ив и ольхи, росших на острове вдоль всего берега, начала показываться. Стены и башни ярко белели меж деревьями, но лучше всего были видны главки церкви, отливавшие тусклым золотом.
Вот закончился бревенчатый настил моста, и началась дорога, ведущая к воротам главной башни, широкой и приземистой, как дом. Вдоль дороги по правую и по левую сторону росли раскидистые яблони, посаженные в несколько рядов, так что получился большой сад. Яблоки почти созрели и выделялись среди листьев красно-малиновыми боками. До сбора урожая оставалось недели две, но к одной из крайних яблонь, растущих ближе к югу, кто-то уже приставил лестницу.
Возле лестницы никого не было, поэтому государь предположил, что монах, собиравший яблоки, временно оставил дело, готовясь вместе с остальной братией встретить венценосного гостя - не случайно ведь ворота главной башни были гостеприимно распахнуты.
Въехав в ворота, Влад увидел, что на дворе перед церковью столпились насельники монастыря. Опять в праздничных, неношеных рясах. "Принарядились к моему приезду", - мысленно усмехнулся князь, а наряднее всех, как всегда, показался ему настоятель.
Эту должность в обители по-прежнему занимал отец Доментиан, но он заметно постарел. Из раза в раз этот человек становится всё более седым, морщины на щеках и вокруг глаз - всё резче, а руки - всё желтее.
Змей-дракон, по-прежнему сопровождавший Влада, безразлично глянул на монастырскую братию и тут же свернул куда-то, судя по всему, собираясь обежать вдоль ограды и обнюхать углы, будто собака.
Тварь всегда поступала так, поэтому Влад не стал следить. Он спешился, снял шапку, передал её Войке, подошёл к настоятелю и поцеловал тому правую руку:
- Доброго дня тебе и всей твоей братии, отче Доментиан.
- И тебе доброго дня, сыне, - раздался привычный ответ.
Влад усмехнулся:
- Как-то странно ты произносишь слово "день", отче. Будто пеняешь мне. Будто хочешь сказать: "Уже и вправду день, а мы ждали тебя утром".
- К чему пенять! - сказал отец Доментиан, как обычно не желавший ссориться. - Мы лишь сожалеем, что ты не приехал раньше, потому что всегда рады видеть тебя, сыне, и чем раньше ты приезжаешь, тем больше нам радости.
- Отче, я знаю, что виноват, - Влад с нарочитой кротостью склонил голову, - поэтому хочу искупить вину особым подношением.
Князь махнул рукой слугам, и те проворно стащили с вьючной лошади пару кожаных мешков, поставили их перед настоятелем, а затем отступили, после чего государь развязал горловину одного из мешков, и оказалось, что внутри находятся некие свёртки из полотна, переложенные соломой. Наконец, Влад вынул верхний свёрток, снял полотно, и тогда на солнце заблестело золотое кадило очень тонкой работы.
Положив драгоценную вещь на мешок так, чтоб всякий мог рассмотреть, правитель, весьма довольный собой, произнёс:
- В обоих мешках церковная утварь. Думаю, всё из одного храма, потому что орнамент на вещах похож, будто делал один и тот же мастер. Мне доставили это турецкие купцы. Они не знают, где вещи были взяты, но храм, несомненно, православный. Я заплатил купцам весьма дорого, чтобы утварь снова принадлежала православным христианам.
Слова князя, вроде бы благочестивые, имели второй смысл, ведь не требовалось большого ума, чтобы догадаться - храм, в котором утварь находилась прежде, оказался осквернён и разграблен во время очередного турецкого похода в некую православную страну. Государю Владу следовало бы забрать награбленное с помощью меча, а не с помощью денег, однако правитель ясно давал понять отцу Доментиану, что намерен поддерживать с турками дружбу и настолько твёрд в этом намерении, что готов даже закрыть глаза
