узнаете, как мало надо таланта, чтобы руководить важными делами в этом мире».

– Так вот, для человека, подобного вам, господин Левен является только средством. Что нужды в его личных достоинствах? Если палата, состоящая из простаков, развлекается его плоскими шутками и принимает его разглагольствования на трибуне за глубоко значительное красноречие настоящего государственного деятеля, какое вам до этого дело? Вспомните о том, что слабая женщина, госпожа де М…, обратившись к другой слабой женщине, королеве (Анне) Австрийской, добилась введения в совет знаменитого кардинала де Ришелье.

Что бы ни представлял собою господин Левен, надо поддакивать его прихотям, пока палата будет иметь слабость восхищаться им.

Но я спрашиваю у вас – вы ведь вращаетесь в политических кругах и трезво глядите на все происходящее, – действительно ли господин Левен пользуется влиянием? Потому что с моими высокими взглядами на правдивость не вяжется давать обещания и не выполнять их свято. – Она с досадой прибавила: – Это было бы мне вовсе не к лицу.

– Ну что ж, да, – недовольно ответил господин Гранде, – господин Левен в настоящее время пользуется безусловным влиянием. Прибаутки, отпускаемые им с парламентской трибуны, нравятся решительно всем. В отношении литературных вкусов я совершенно согласен с моим другом Вьенне, членом Французской академия: мы переживаем полный упадок. Генерал выдвигает господина Левена, потому что прежде всего нуждается в деньгах, а господин Левен, правду сказать, не знаю как и почему, представляет собою биржу. Он развлекает старого генерала своими шуточками дурного вкуса. Нетрудно быть приятным собеседником, когда позволяешь себе говорить все. Король, несмотря на свой безупречный вкус, не отвергает остроумия господина Левена; по слухам, он один скомпрометировал бедного де Веза в глазах короля.

– Правду сказать, господин де Вез, ведающий делами искусства, – зрелище уж очень забавное! Ему предлагают приобрести для музея картину Рембрандта, а он пишет на полях доклада: «Доложить мне, что выставил господин Рембрандт в последнем салоне».

– Да, но господин де Вез безупречно вежлив, а Левен ради красного словца не пощадит никого.

– Отважитесь ли вы взять господина Люсьена Левена, молчаливого сына столь болтливого отца, на должность генерального секретаря?

– Как? Уланский корнет в должности генерального секретаря? Да это бред! Это вещь невиданная! Где же в нем необходимая серьезность?

– Увы! Серьезности нет нигде. Наши нравы утратили всякую серьезность. Это плачевно. Предъявляя мне свой ультиматум, свое conditio sine qua non[133], господин Левен не был серьезен. Подумайте, сударь, о том, что если мы дадим обещание, его придется сдержать.

– Взять на должность генерального секретаря мелкого притворщика, который тоже забрал себе что-то в голову! Он будет играть при мне роль, которую господин де N. играл при господине де Виллеле. Я не хочу иметь внутреннего врага.

Госпоже Гранде пришлось еще минут двадцать сносить досаду и глубокомысленно-остроумные замечания глупца, старавшегося подражать Монтескьё, но совершенно не разбиравшегося в своем положении: его сто тысяч ливров годового дохода застилали ему глаза на все. Пылкая реплика господина Гранде, исполненная, по его мнению, глубокого интереса, как две капли воды походила на газетную статью господина Сальванди[134] или господина Вьенне, и мы избавим от нее читателя, который, вероятно, уже прочел сегодня утром что-нибудь в этом роде.

Наконец господин Гранде кое-как сообразил, что он может рассчитывать занять министерский пост только при помощи господина Левена, и согласился предоставить ему выбрать, кого он захочет, на должность генерального секретаря.

– Что касается официального наименования должности, которую займет его сын, пускай решает сам господин Левен. Имея в виду палату, было бы, пожалуй, лучше, если бы он просто назывался личным секретарем, как он называется нынче при господине де Везе, но ведал бы всеми делами генерального секретаря.

– Все эти махинации мне совсем не по вкусу. В правильно организованном учреждении каждый должен называться согласно исполняемым им обязанностям.

«В таком случае вы должны были бы называться управляющим талантливой женщины, которая делает из вас министра», – подумала госпожа Гранде.

Пришлось потерять еще несколько минут.

Госпожа Гранде знала, что взять этого бравого полковника национальной гвардии можно только измором. Беседуя с женой, он практиковался в остроумии, которое ему могло понадобиться в палате депутатов. Можно себе представить, как непринужденно и кстати должен был справляться с этим на редкость рассудительный негоциант, лишенный всякого воображения!

– Надо будет загрузить делами господина Люсьена Левена, чтобы он забыл мадемуазель Раймонду.

– Нечего сказать, благородная задача!

– Это прихоть человека, который по странной игре судьбы получил власть, даже, можно сказать, всемогущество. А есть ли что-нибудь почтеннее человека, обладающего властью?

Десять минут спустя господин Гранде смеялся над простодушием господина Левена, и речь снова зашла о мадемуазель Раймонде. Высказав на этот счет все, что можно сказать, господин Гранде наконец заявил:

– Чтобы заставить Люсьена Левена позабыть это странное увлечение, было бы вполне уместно, если бы вы с ним немного пококетничали. Вы можете предложить ему свою дружбу.

Это было сказано вполне трезво, естественным тоном господина Гранде; до этой минуты он острословил. Разговор длился уже час и три четверти.

– Разумеется, – без колебаний ответила госпожа Гранде, чрезвычайно обрадовавшись этому в глубине души.

«Сделан огромный шаг вперед, – подумала она, – это надо констатировать». Она поднялась.

– Это идея, – сказала она мужу, – но мне трудно с этим примириться.

– Ваша репутация так безукоризненна, в ваши двадцать шесть лет при вашей замечательной красоте вы ведете себя так безупречно и поставили себя настолько выше всяких подозрений, подсказанных завистью к моему успеху, что вы вполне можете себе позволить в пределах приличий и чести все, что может быть полезно нашему дому.

«Вот он уже говорит о моей репутации, как говорил бы о достоинствах своей лошади!»

– Не со вчерашнего дня имя Гранде пользуется уважением порядочных людей. Мы не какие-нибудь безродные.

«Ах, боже мой! – подумала госпожа Гранде. – Он сейчас заговорит о своем предке, тулузском синдике».

– Отдайте себе до конца отчет, господин министр, в размерах обязательства, которое вы собираетесь взять на себя. Я слишком уважаю себя, чтобы швыряться своими друзьями. Если господин Левен сделается нашим близким другом в первые два месяца вашего пребывания у власти, он должен будет им остаться в течение двух лет даже в том случае, если господин Левен потеряет свое влияние в палате или на короля, даже в том маловероятном случае, если ваше министерство падет…

– Министерства держатся по крайней мере три года, палате предстоит еще четыре раза голосовать бюджет, – обиженным тоном возразил господин Гранде.

«Ах, боже мой! – подумала госпожа Гранде. – Я навлекла на себя еще десятиминутный разговор в канцелярском духе на высокую политическую тему».