стебле, обвивающем запястье. Мама стала уверять дочь, что браслет — подарок отца из тех времён, когда тот ещё не был её мужем. Память о былой дружбе и о светлых днях, когда она не знала о его теневой стороне.

— Он был настолько дорог мне, настолько необходим… как воздух, как свет Ихэ-Олы….

— Папа или браслет? — спросила дочь. Выходило, что мама лгала и продолжала любить его — человека, закинувшего её, по сути, в мусорный контейнер своей души.

— Всё вместе. И пусть он не оказался достойным моего всеохватного чувства, переделать себя я уже не в силах.

Няня была прощена и оставлена в доме, что принесло бедняге такую радость, что о хозяйской выволочке она и не вспомнила как о невозможном унижении себя. Летала буквально на крыльях по всему огромному дому и пела песни, в промежутках восхваляя великодушие хозяйки.

Однако, браслет не давал девочке покоя. Няня не могла быть воровкой. Добрая и бескорыстная настолько, что раздавала свои деньги более бедным родственникам, а сама ходила в изношенной, хотя и безупречно чистой одежде до тех пор, пока строгая и привередливая хозяйка, — а мама вовсе не была скаредной, — сама лично не одаривала её новым платьем.

— Твоё накопительство, Финэля, не знает границ. Ты жалеешь деньги, будто надеешься потратить их в Надмирных селениях. Но ведь там деньги никому не нужны, — насмешливо укоряла мама свою старую служанку. Но Ола-то знала, куда тратит деньги няня. Она иногда вместе с Олой навещала свою родню, жившую в одном из простонародных столичных кварталов в низком и длинном доме на много семей. Отдавая им деньги, няня повелительно требовала, чтобы часть их передавали другим уже родственникам, живущим где-то на просторах континента, далеко отсюда. И те, по-видимому, никогда няню не обманывали, раз уж ответно передавали ей кучу подарков от дальней родни, — в основном непонятные баночки с чем-то и мешочки с травами. На столичную окраину их возил домашний водитель, и отец никогда не возражал. Мнение мамы в этом смысле не учитывалось, ибо её временами вообще не интересовало, чем наполнена жизнь девочки. Мама имела свою сложную и закрытую от домочадцев жизнь. Отец же был редким гостем у себя в доме, имея множество дел, как и самих домов на просторах континента, где и пребывал, не посвящая семью и жену в свою жизнь вне пределов усадьбы. Да и усадьба эта была маминой, наследственной. А он при своих колоссальных богатствах давно уже заимел и свои собственные усадьбы и земли, куда семье, как это ни странно, доступа не было. Семья являлась для него лишь своеобразной вывеской, уступкой традициям рода, как и у большинства персон, входящих в Коллегию Управителей Паралеи. Приверженцы одной семьи и одной жены там были наперечёт.

Няня как старожил их дома пользовалась всеобщим доверием, являясь привилегированным существом среди прочей прислуги. Ола же с детства проявляла любознательность ко всем аспектам окружающего мира. Её интересовали подробности быта, как и сама жизнь простых людей. Сословное высокомерие тому не препятствовало. Наоборот, почтение и восхищение с их стороны невероятно ей нравились. Настолько, что она и сама чем-нибудь одаривала детишек няниных бесчисленных то ли сестёр, то ли племянников, никогда не запоминая их имён, и даже лиц.

Почему прежде мама не находила эту вещичку? Нянин короб с личными вещами был очень невелик и стоял в углу её маленькой, душистой от трав, уютной и никогда не запирающейся комнаты. Поскольку прислуге не полагалось иметь замков на дверях. Почему мама никогда не красовалась в браслете сама? Возможно, эта уникально-красивая безделушка напоминала ей о прежних временах юности и доставляла боль? Ола воспользовалась отсутствием мамы и как воришка, холодея от ужаса, всё же пересмотрела все мамины сокровища, что находились в доступе. Многое мама хранила в железных и запертых маленьких контейнерах. Но браслет к её удивлению и везению оказался валяющимся на мамином столике среди духов и прочей женской дребедени. И она приступила с расспросами к няне. Между ними с малых лет Олы существовали отношения родного доверия, любви как бы внучки к своей ласковой и такой необходимой бабушке.

— Он мой, — сказала няня, глядя на украшение вдруг засиявшими глазами. — «Я хранила его прежде у своей надёжной подруги. И даже не обиделась бы, потеряй или продай она его. Ибо подруга мне дороже безделушки. Недавно она вернула браслет мне и посоветовала подарить самому родному человеку, близкому. Такой человек для меня это ты. Ты выросла, будешь им украшать свои великолепные руки, а мне-то он зачем, старой служанке»?

Оказалось, что этот браслет вовсе не принадлежал маме, а действительно являлся собственностью няни. Камни слагали надпись: «Финэля, ты надводный цветок, а я твой стебель». Глазастая Ола сумела прочесть! Она заставила няню отправиться им вместе к маме для выяснения всей этой неприятной истории.

— Кто это был твоим стеблем, Финэля? — поразилась мама надписи, сложенной из дорогих камушков — слёз Матери Воды. Она даже не удосужилась прочесть надпись, сочтя её всего лишь узором. А сам браслет был из мерцающего чёрного металла, добываемого в далёких месторождениях. Дорогущая вещь! Работа мастера.

— Дык… кто ж? — няня корчила из себя дурочку, — Забыла. Давно же было. Тогда я жила в отдалённом селении. Кого-то исцелила, видимо.

— И не помнишь? Это же точно дар аристократа, — мама крутила браслет.

— Дык… я этих аристократов столько исцелила, моя госпожа.

Маму ответ не удовлетворил. Она не поленилась и достала увеличительное стекло, через которое прочла надпись уже на внутренней стороне браслета. «Твой Реги».

— Кто такой Реги? — мама всматривалась в лицо няне и не верила, что та могла быть когда-то настолько хороша, что ей дарили драгоценности.

— Дык… мало ли мужчин по имени Реги живут на континенте? — ответила няня.

— За столько лет своей жизни в нашей усадьбе, ты, Финэля, могла бы и отвыкнуть от своих простонародных междометий и прочих дык-пык. Сколько я помню, всегда ты жила в нашем доме. Ты и за моим отцом ухаживала до последнего его вздоха….

— Она и твоей няней была? — поразилась вдруг Ола.

— Нет! У меня была другая няня, которую мне выбрала ещё мама при своей жизни. Моя мама рано покинула нас с сестрой, уйдя в Надмирные селения совсем молодой. Финэля же всегда находилась при папе. Его кухаркой, поскольку лично готовила ему блюда. А потом ухаживала за ним во время болезни.

— С сестрой? У тебя была сестра? Где же она?

— Она, скажем так, пропала без вести. И прошу тебя, никогда не касайся этой темы. Мне