Шрифт:
Закладка:
— Стыдно признаться, — сказал он сквозь зубы, — но когда-то, лет пять назад, я всерьез мечтал о встрече с отцом: сильным, бесстрашным, справедливым, добрым… а на деле оказалось, что мой папаша — мерзавец, дикарь и отпетый разбойник, каких поискать! Грубая скотина! Привык все вопросы решать дубиной…
— Нет-нет, — Саруман, потирая нос, невесело рассмеялся. Обмакнул в чашу с водой чистую тряпицу, задумчиво приложил примочку к вспухающей скуле. — Ты зря так говоришь, Гэдж. Папаша твой по-своему очень даже неплох — ну, для орка, разумеется.
— Он просто законченная мразь!
— Отнюдь. Он просто незамутненный, чистой воды орк, настоящий, так сказать, образчик орочьей породы, нрава, духа и образа мыслей: хитрый, развязный, безжалостный, не обремененный никакими условностями… Пусть он в некотором роде дикарь, но я бы не стал вменять это ему в вину… в конце концов, отмой его от казарменного дерьма, облачи вместо этих звериных кож в бархатный камзол, обучи лицемерию и начаткам учтивых манер — и он станет ничуть не хуже какого-нибудь знатного разгильдяя с улицы Золотых Лепестков, ничем особо не интересующегося, ни к чему не стремящегося, ни о чем не радеющего, убивающего дни в праздности, охотничьих забавах и разгульных кутежах. Такого хлебом не корми, дай только вдосталь покуражиться да побряцать оружием…
— Одно дело — бряцать оружием, а совсем другое — пускать его в ход, — ворчливо возразил Гэдж, оставшийся при своем мнении. — Да отскобли ты вшивую кагратову шкуру хоть до блеска, все равно это его уродливую натуру ни на грош не изменит. И не помешает ему при случае учинить разбой, поглумиться над слабым и убить беззащитного… О многих «разгильдяях с улицы Золотых Лепестков» ты можешь сказать то же самое, а?
Саруман поморщился.
— О многих, Гэдж. С той лишь разницей, что они, как люди, причастные высшему свету, убивают, как правило, не своими руками.
— Конечно. Лапами таких вот Кагратов…
— Зачем? К их услугам все законы просвещенного общества. Да одной долговой кабалой можно задушить и погубить больше народа, чем это по силам сотне самых свирепых орков. — Маг бледно улыбнулся. — И не будем уже говорить о грабительских налогах «в казну», о разбойничьем мздоимстве, о произволе власть предержащих, о пристрастных судьях и продажных судах…
* * *
Среди ночи Гэдж неожиданно проснулся.
Горница была погружена во мрак, на столе горела единственная свеча.
Саруман сидел за столом, поставив локти на стол и подняв руки на уровень глаз, и меж его пальцев что-то голубовато посверкивало — что-то крохотное, как искорка или, скорее, светлячок — маленький, слабый светлячок, подобный тому, какой когда-то там, в подземелье, пытался зажечь Гэндальф.
Волшебный огонек. Волшебный…
Гэдж затаил дыхание — почему-то очень важным казалось сейчас не шевельнуться, не сделать неосторожное движение, не отвлечь, не спугнуть…
Саруман тяжело переводил дух; он сидел, прикрыв глаза, откинув голову назад, плотно сжав губы, лицо его в неровном свете казалось бы неподвижным ликом каменной статуи, если бы не было таким осунувшимся и нездорово-желтоватым. Огонек мерцал в его ладонях, то почти угасал, то вновь начинал разгораться — одинокий, робкий, болезненный, но какой-то удивительно упрямый, не желающий исчезать, умирать и бесследно растворяться в окружающей тьме. Секунду-другую он был почти не виден меж пальцами волшебника, тускло-голубоватый и едва теплящийся, потом снова набрался сил, засиял ярче, смелее, увереннее…
И вдруг угас — разом, будто его прихлопнули.
Белый маг глухо вскрикнул и схватился обеими руками за ошейник. Лицо его страшно исказилось — не то от боли, не то от ярости; задыхаясь, он рванул замкнутый обод страстно, изо всех сил, точно пытаясь одним движением содрать его напрочь. Это был жест не разума и не расчёта — скорее отчаяния… Ошейник не отпускал свою добычу, жег и душил, не позволял забыть о себе, не мог допустить попытку бунта, неумолимо затягивался на горле, безжалостный, как скользящая петля.
Саруман хрипло застонал — прерывистым протяжным стоном, словно раненный зверь. Тяжело привалился грудью к столу, бессильно поник, уронил голову на руки, спрятал лицо в ладонях. Пальцы у него крупно дрожали, Гэдж видел это даже в полумраке каморки и — не хотел видеть, не хотел, не хотел! Но сейчас Шарки не мог, не в силах был своей слабости и уязвимости скрыть…
Словно кинжал возился орку под ребро — так остро и мучительно что-то резануло его по сердцу. Это было дико, страшно, совершенно неуместно, попросту с Белым магом несовместимо — эта опущенная голова, поникшие плечи и дрожащие руки, эта судорожная и молчаливая, тщательно скрываемая от посторонних глаз борьба с отчаянием, обреченностью и тоской… Днем, в докучливом шуме, хлопотах и суете Гэдж, дурак, этого не замечал — только сейчас он внезапно понял, прочувствовал до глубины души, насколько Саруман на самом деле измучен висящим у него на шее ярмом, насколько он несчастен и одинок — узник, запертый в клетке собственного бессилия, но упрямо не желающий смириться с неволей, не желающий сдаться, не желающий быть водой и принимать форму ненавистного сосуда…
— Гэдж. Ты не спишь?
Притворяться не имело смысла.
— Нет.
Белый маг медленно поднял голову. Твердо сжал губы, неторопливо переплел меж собой непослушные пальцы, накрепко запер их в «замочек». Он уже пришёл в себя, лицо его было непроницаемо, голос звучал ровно и почти спокойно, как и всегда, только на лбу предательски поблескивали капельки пота. Он торопливо, как-то неуклюже стыдливо смахнул их рукавом.
— Не обращай внимания. Это была просто… минута уныния. Со всеми иногда случается, знаешь ли.
Гэдж принудил себя лежать без движения. Ощутил во рту вкус крови и спросил себя с удивлением: когда это я успел прикусить губу?
Бесшумно помаргивал на столе огонек свечи, яростно трепетал, точно пытаясь оторваться от постылого воскового основания и, свободный, как бабочка, упорхнуть к потолку. Прыгали по стенам бесформенные тени, где-то в тёмном углу застенчиво пиликал сверчок. В каморке все ещё ощутимо пахло валерианой.
— Из чего они сделаны? — хрипло пробормотал Гэдж. — Эти… треклятые ошейники? А?
Саруман по-прежнему сидел неподвижно, опираясь подбородком на сцепленные в «замочек» пальцы, невидяще глядя на мерцающее пламя свечи. Долго молчал, прежде чем ответить:
— Ничего особенного. Медь и олово. Ирчиллин.
— Тот элемент, который чувствует присутствие орков?
— Да. И… еще что-то. То вещество, которое заключает в себе заклятие-скрепку.
— Галворн?
— Возможно… — Волшебник покосился на Гэджа без интереса. — Откуда ты знаешь про галворн?
Действительно, откуда? — спросил себя Гэдж. Он покопался в памяти.
— Гэндальф как-то предположил,
