Повелитель Бабочек и Врачеватель Барсуков? А если не сумеет?

— Пока я с тобой рядом, тебе нечего бояться, — пробурчал Гэдж.

Саруман печально улыбнулся.

— Друг мой Гэдж! И как надолго тебя хватит? Ты же не будешь всю жизнь находиться рядом со мной, не имея возможности отойти дальше, чем на десять футов? Да мы через неделю друг друга возненавидим. Ты этого хочешь? Я — нет. — Он не то прерывисто вздохнул, не то с яростью втянул воздух сквозь зубы. — Как и того, чтобы кто-нибудь знал о том, что я торчу в этой паскудной Крепости с рабским ошейником на горле. Это… довольно унизительно, видишь ли. К тому же один раз я уже просил о помощи и не получил её. — Он чуть помолчал. И добавил — решительно и жестко, точно отсекая ланцетом ненужную, пораженную гнилью, безнадежно омертвевшую плоть: — Второй раз я просить не буду.

40. Надежда и отчаяние

— Помнишь Брана, Гэдж?

— Какого Брана?

— Того, которому мы пытались перелить кровь — еще там, в Изенгарде… Кажется, теперь я понимаю, отчего он умер.

— Отчего же?

Саруман задумчиво хмыкнул. На столе перед ним располагался ряд скляночек, наполненных кровью, отстоявшейся и разделившейся на два слоя: верхний был прозрачный, соломенно-желтый, нижний — темно-красный, цвета выдержанного гранатового вина. Соломинкой извлекая из скляночек по капельке содержимого, Шарки смешивал их на отдельном фарфоровом черепке и внимательно разглядывал полученный результат сквозь выпуклое стекло.

— Смотри, Гэдж. Возьмем кровь из скляночки номер пять, а сыворотку… ну, скажем, из номера третьего. Смешаем одну с другой… Что ты видишь?

Гэдж склонился над лупой.

— Ну, кровь какая-то неоднородная… в ней сгустки… хлопья, словно в свернувшемся молоке. По-твоему, в жилах Брана произошло то же самое?

— Да. Его кровь потеряла текучесть и свои животворные свойства, поэтому он и умер. Все как будто логично.

— А почему не умер тот человек, которому ты переливал кровь в Эдорасе?

— Потому что при смешивании крови результат не всегда одинаковый. Возьмем опять кровь из пятого номера, а сыворотку — из номера семь. И что теперь?

— М-м… Ничего. Обычная кровь. Никаких сгустков.

— Вот именно. Сгустков не будет даже в том случае, если пытаться кровь взбалтывать или перемешивать.

— И в чем причина?

— Хотел бы я сам это узнать…

— А чья это кровь, Саруман?

— Обычных «крысюков», которым я бессовестно объяснил, что кровопускания весьма полезны для здоровья, лечат от головной боли, избавляют от шума в ушах и вообще улучшают цвет лица. Но дело не в этом… А в том, что каждый раз, когда я смешиваю кровь с сывороткой в различных вариантах, я получаю и различный результат. Кровь номера пятого отлично совмещается с кровью номера седьмого, но совершенно не подходит к крови номера третьего. Номер второй в номере шестом и третьем образует сгустки, а в номере четвертом и седьмом — нет.

— Несуразица какая-то…

— Да нет, некая закономерность, видимо, существует, только её не так просто выделить. Номер седьмой вообще подходит ко всем образцам без исключения, кстати… Впрочем, этому, возможно, объяснение как раз и можно найти.

— Какое?

— В склянку под номером семь я собрал собственную кровь, — маг показал Гэджу перебинтованный холщовой тряпицей порез на запястье.

— Ну… ясно… — пробормотал Гэдж, — ты же у нас волшебник.

— Как, видимо, и тот славный мужичок, чья кровушка присутствует здесь под номером один. Она тоже замечательно смешивается со всеми образцами без исключения.

— Правда? Интересно, а к моей крови она тоже подойдет?

— Это несложно проверить. Если ты от щедрот одолжишь мне самую капельку…

— Почему бы и нет? — Гэдж резанул запястье ланцетом — и смотрел, как тоненькая темная струйка весело побежала в подставленную скляницу. — И чего не сделаешь ради занятного опыта…

…Кто-то почти неслышно поскреб ногтем по закрытой ставне. Саруман накинул на склянки широкий холщовый плат, нехотя поднялся и распахнул дверь. На пороге стоял худосочный, большеносый «козявка» в перепачканной грязью робе — видимо, его с каким-то поручением выдернули прямо из дренажной канавы. Оба глаза у него слегка косили к переносице, отчего казалось, будто снага очень сосредоточенно, с превеликим вниманием разглядывает кончик своего внушительного носа.

— Меня Гарбра прислала, — сообщил он гнусавым, слегка простуженным голосом; говорил он тоже в нос и, видимо, обращался к этой же, не терпящей невнимания, части лица. — Ханара у них там… того.

— Что «того»? — спокойно спросил Саруман, он уже привык к таким немногословным, но вместе с тем ёмким объяснениям: «Приятель мой там того…» Подразумеваться под этим могло все что угодно, от «сверзился с лестницы» до «проглотил лягушку».

— Того, — повторил посланник, видимо, недоумевая, как это Шарки сразу не ухватил суть дела. — Корчи с ней сделались, в обморок повалилась. А она на сносях, рожать вот-вот.

— Корчи? Однако! — Саруман сделал знак Гэджу, чтобы тот подал ему сундучок с инструментом. — Давно повалилась-то?

— Куда?

— В обморок.

— Да не знаю я, — сердито буркнул снага. — Меня Вахра поймала: беги, говорит, Трыш, за лекарем, да побыстрее, Гарбра велела звать… Ну, я и побёг.

— А Гарбра — это кто? Повитуха?

— Повитуха? Нет! — На скомканной бородавчатой мордочке Трыша выразилось возмущение. — Гарбра — Мать Рода!

Шарки изумленно пошевелил бровями — но ничего не сказал. Обычно орочьи бабки и мамки сами справляются в таких случаях и отнюдь не стремятся допускать на свою территорию посторонних — видимо, случай произошел из ряда вон выходящий, раз понадобилась помощь пришлого лекаря. Не иначе занемогшая роженица приходилась грозной Матери Рода ближайшей родней — дочерью либо внучкой.

— Что ж, если припадок еще не закончился, придется, видимо, делать чревосечение… За жизнь матери не ручаюсь, но за плод еще можно побороться. Гэдж, бери свои снадобья…

— Мальчишку бабы к себе не пустят, — прогундосил Трыш, по-прежнему обращаясь к кончику носа. И добавил презрительно: — Не дорос.

— Мне понадобится помощник, — заметил Саруман.

— Найдутся помощники, у баб там свои лекарки есть. Ну, идем скорее, — он потянул Шарки за рукав.

Они уже вышли на порог, когда из-за ближайшего угла выскочил, спотыкаясь, тощий бородатый мужичок, рысцой приблизился к крыльцу, бесцеремонно оттолкнул Трыша, заступил Саруману дорогу. Мужичок был встрепанный, потный и взволнованный, руки у него тряслись, губы прыгали, глаза были квадратные, испуганные, умоляющие.

— Шарки, идем скорее! Там… Хорт помирает!

— Какой ещё Хорт? Я первый пришел, — злобно прогнусавил Трыш из-за его спины. — Меня Гарбра прислала.

Шарки на секунду остановился.

— Что там с Хортом? — невозмутимо спросил он. — От чего помирать вздумал?

Мужичок тяжело перевёл дух:

— Лежит. Стонет. В груди болит, говорит, мо́чи нет.

— Задыхается?