Шрифт:
Закладка:
– Зачем вы терзаете меня?! Я знаю, что выгляжу глупым ребенком, но ничего не могу с собой поделать!
Глаза Муре наполнились слезами, в зале установилась гнетущая тишина. Из-за двери доносился затихающий шум триумфального дня, оттеняя поражение хозяина «Дамского Счастья».
Муре схватил Денизу за руку и рыкнул, как раненый лев:
– Стоит мне только захотеть, и…
Глаза девушки потухли, она совершенно лишилась сил. Жар ладоней Муре вливал ей в жилы сладкий яд любовной истомы. Господь свидетель, она любит этого человека и больше всего на свете хочет кинуться к нему в объятия, прижаться к груди и не расцеплять рук!
– Я хочу, хочу!.. – повторял Муре. – Если вы не явитесь вечером, я приму меры…
Он был готов применить силу. Дениза вскрикнула от боли в запястьях, к ней вернулось мужество, и она вырвалась, распрямив плечики, величественная в своей хрупкости.
– Не прикасайтесь ко мне… Я не из тех, кого можно пригласить на ужин и назавтра отослать прочь. Я знаю, вы влюблены в одну из дам – тех, что бывают в «Счастье»… Не оставляйте ее, не стоит, потому что я не буду играть в «третий лишний».
Муре так изумился, что онемел. Чего добивается эта девушка, чего она хочет? Ни одна из продавщиц «Дамского Счастья», на которых он ненадолго останавливал свой выбор, думать не думала о любви. Ему бы следовало рассмеяться Денизе в лицо, но горделивая твердость этого нежного создания разрушила все барьеры.
– Отоприте дверь, нехорошо нам быть тут одним.
Кровь застучала в висках у Муре, и он, не умея скрыть тоску, подчинился, окликнул мадам Орели и сделал ей суровый выговор за количество непроданных ротонд.
– Будем снижать цену, пока не останется одна штука!
Каждый год цены снижали на шестьдесят процентов, сбывая устаревшие модели и залежалые ткани, и Бурдонкль ждал под закрытой дверью, остановленный Жувом, который с важным видом шепнул ему на ухо несколько слов. Он все сильнее нервничал, но не решался нарушить уединение патрона. «Уму непостижимо! – думал он. – В такой день, с этой хилой девчонкой!» Как только дверь распахнулась, Бурдонкль заговорил о шелках пестрых расцветок и огромном, просто чудовищном остатке этих тканей. Муре возликовал – теперь есть на ком сорвать зло! Чем занимался Бутмон?! Он удалился, заявив, что ему не нужен закупщик, напрочь утративший нюх.
– В чем дело, почему он вдруг рассвирепел? – пробормотала удрученная разносом госпожа Орели.
Продавщицы удивленно переглядывались, продолжая делать дело, и к шести часам учет закончился. Сквозь витражи в залы проникал золотой отблеск заходящего летнего солнца. Усталые парижане возвращались из предместий с букетами полевых цветов. Солнце зашло. В отделах стало тихо. На галереях перекликались задержавшиеся приказчики, потом умолкли и их голоса, остались вселенский разгром и пустые полки, ящики, корзины и коробки. Учет был произведен полно и точно, к назначенному сроку. На полу лежали кучи товаров на шестнадцать миллионов франков, столы и прилавки скрывались под грудами тканей, белья и одежды. Продавцы начали раскладывать все по местам, рассчитывая управиться до десяти вечера.
Мадам Орели обедала в первую смену и, вернувшись из столовой, назвала служащим отдела цифру годового оборота – восемьдесят миллионов, на десять больше, чем год назад. Промашка вышла только с шелками пестрых расцветок.
– Уж и не знаю, что еще может порадовать господина Муре… – сказала она, поджав губы. – Он там, на верху главной лестницы, и выглядит разгневанным.
Девушки не преминули бросить осторожный взгляд на патрона. Он и впрямь был ужасно мрачен и стоял один над лежавшими у его ног миллионами.
– Могу я уйти, сударыня? – спросила подошедшая Дениза. – У меня разболелась нога, и я вряд ли буду полезной в отделе, а братья ждут у дяди, мы договорились поужинать…
Все, кто был рядом в этот момент, несказанно удивились. Выходит, она не сдалась? Госпожа Орели колебалась и даже была готова запретить, коротко и недовольно. Клара выразительно пожимала плечами: кого хочет обмануть эта девица?! Все просто – он утратил желание! Полина и Делош находились у отдела товаров для новорожденных, когда новость дошла до них. Делош шумно обрадовался, чем ужасно разозлил Полину. Нет причин ликовать, Дениза так глупа, что упустила свой шанс на лучшую жизнь. Бурдонкль не смел нарушить мрачное одиночество Муре и потому с потерянным видом бродил поблизости, переживая за патрона.
Дениза спустилась к узкой левой лестнице, крепко держась за перила, и увидела группку хихикавших молодых людей. Услышав свое имя, она поняла, что они обсуждают ее «приключение».
– Бросьте, вы ничего не понимаете, – с важным видом говорил Фавье. – Она порочная лицемерка… Мне известен человек, которым эта особа пыталась завладеть… почти силой.
Фавье посмотрел на Ютена, стоявшего чуть поодаль и не участвовавшего в обмене отвратительными сплетнями, но ему так польстила неприкрытая зависть коллег, что он соизволил произнести:
– Да уж, она сильно мне надоедала!
Потрясенная этим предательством, Дениза пошатнулась и еще крепче уцепилась за перила. Негодяи заметили девушку и скрылись, громко хохоча. Ютен прав: раньше она ничего не понимала и неверно о нем судила, а он оказался презренным трусом!
Дениза удивлялась себе: сегодня у нее нашлись силы, чтобы оттолкнуть обожаемого мужчину, а когда-то она мечтала о любви жалкого типа и выказывала себя перед ним слабой. Рассудок девушки и ее отвага путались в противоречиях, она не могла ясно читать в собственном сердце.
Дениза поспешила через зал к выходу, и один из инспекторов открыл запертую дверь, а она почему-то подняла глаза и заметила Муре, так и не покинувшего центральную площадку над галереей. Он оставил мысли об учете и обозревал свою империю, эти ломившиеся от богатства прилавки. Смотрел и не видел. Исчезло все – шумные вчерашние победы и мысли о гигантском завтрашнем богатстве, – он потерянно следовал взглядом за Денизой, и как только она вышла на улицу, все исчезло, «Дамское Счастье» погрузилось во мрак.
XI
В этот день Бутмона пригласили на чай к госпоже Дефорж к четырем часам. Он пришел первым. Хозяйка дома была одна в большом светлом салоне, обставленном в стиле Людовика XVI мебелью с затейливыми бронзовыми украшениями и обивкой из полупарчи. Она порывисто поднялась навстречу Бутмону и спросила, не дав себе труда скрыть нетерпение:
– Итак?
– Итак, я сообщил, что непременно буду у вас вечером, и он пообещал приехать.
– Вы не забыли упомянуть, что я жду барона?
– Как бы я мог? Это в конечном счете решило дело.
Разговор шел о Муре. Год назад он проникся такой симпатией к Бутмону, что даже представил его Анриетте, тем более что эта связь ему наскучила. Вот так заведующий отделом шелков стал конфидентом и патрона, и красавицы-вдовы. Он выполнял кое-какие поручения, вел беседы – с ней о нем, с ним о ней – и несколько раз выступал примирителем. Госпожа Дефорж была невыносимо ревнива, а когда злилась, выплескивала злые откровения на Бутмона, чем ставила его в неловкое положение. Молодой человек всякий раз изумлялся, полагая, что светские дамы никогда не забывают о приличиях и осторожности.
– Лучше бы вы сопроводили его до моего дома! – рассердилась Анриетта. – Так было бы надежнее.
– Я не виноват, что он теперь все чаще избегает моего общества! – добродушно рассмеялся Бутмон. – Слава богу, его дружеские чувства не изменились, иначе я бы не выжил в «Счастье».
Последний учет в магазине действительно сильно пошатнул его позиции: он оправдывался, отговаривался плохой погодой в летний сезон, но с фактами не поспоришь, шелков и правда осталось слишком много, а Ютен наушничал начальству, желая спихнуть коллегу и занять его место. Муре наверняка уже принял решение избавиться от неудобного свидетеля, но использовал свой обычный прием, напустив на «жертву» Бурдонкля. Муре представил дело так, что именно он и остальные компаньоны на каждом заседании совета директоров требуют уволить проштрафившегося сотрудника, он же рискует репутацией, пытаясь защитить приятеля.
– Я подожду… – Госпожа Дефорж совладала с чувствами и заговорила спокойнее: – Эта девица должна появиться здесь в пять… Я
