Шрифт:
Закладка:
* * *
В больнице было все так же — тихо, спокойно, пахло карболкой и цветами.
Профессор Манчини уже замолк — битых полчаса он уговаривал Рауля передумать, ведь последняя версия лекарства чудно… Да-да-да, поверьте, чудно!.. действовала, возвращая пациенткам способность трезво мыслить. Золе бы еще чуть-чуть подлечиться, луну или хотя бы две-три седьмицы, для закрепления эффекта… Она сегодня была чудесно послушна, просто поверьте!.. Ей нужно еще чуть-чуть полечиться. Только Рауль знал — у Золы нет этих трех седьмиц, её найдут раньше. Да и он сам сойдет с ума от трехседьмичной бессонницы.
— Я забираю её, профессор. Все. Решено. Готовьте её к выписке.
— Зря, очень зря… — сказал мужчина, поправляя белоснежный, накрахмаленный так, что хрустел, медицинский халат. — Что ж… Пойдемте, посмотрим, как там наша фея.
Её привели в кабинет для свиданий — он своим комфортом и даже роскошью дико контрастировал с самой Золой. Красный бархат обивки кресел и грубая ткань смирительной рубашки. Позолота на лепнине и бледные, обкусанные губы Золы. Роскошный ковер на полу и её босые, синюшные от холода ноги в простых, разношенных больничных тапках. Ломящиеся от фруктов и конфет этажерки на столе и исхудалое лицо его маленькой феи.
— Зола… — еле выдохнул Рауль, не в силах сказать что-то еще.
Она упала перед ним на колени, снова и снова повторяя:
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня тут…
Как никогда она походила на сумасшедшую.
— Прошу, пожалуйста!
Обычно она обещала быть хорошей, она обещала, что больше так не будет, а сейчас просто шептала бледными, обкусанными губами:
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Он забрал её, хоть профессор Манчини напоследок, выдавая выписные документы, недовольно сказал:
— Она манипулирует вами — точно так же, как полгода назад. Такие люди, как она, изобретательны и беспринципны. Она снова и снова так будет повторять. Её надо лечить. Нельзя идти у нёё на поводу.
Но он пошел. Он должен защитить свою фею, даже от самой себя.
Уже в паромобиле она все равно шептала, прильнув к нему, как раньше:
— Я буду послушной. Я буду хорошей. Я буду слушаться. Я не буду мешать тебе. Я не буду громить твою лабораторию или разливать зелья. Я не буду ходить к твоим пациенткам и предупреждать об опасности. Я буду сидеть дома. Я буду хорошей. Только никогда больше не бросай меня. Не бросай, прошу…
— Не брошу, — смог выдавить из себя Рауль. Он знал, что все, что она говорила — ложь. Она знала, что все, что говорил он — ложь. Они лгали друг другу и знали, что слышат ложь в ответ.
Она не могла верить ему после всего того, что он сделал с женщинами-эфирницами и с ней.
Он не мог ей верить, потому что знал — она больна, она в том состоянии, когда не может трезво оценивать себя и свои поступки. Но в одном он не лгал ей — он сделает все, чтобы ей было хорошо в её последние дни, сколько бы ей не отмерили духи рода.
* * *
Фейн выполз из узкого лаза и долго лежал навзничь на холодной земле просто любуясь небом. Небо. Оно было. И этого было более чем достаточно. Земная твердь над головой последние дни его добила. Он ловил капли редкого дождя и просто приходил в себя — снова выжил, снова пронесло, хоть смерть прошла рядом, совсем рядом, как тогда в Ренале, когда он ловил душителей-тхагов, впервые столкнувшись с местным культом богини-убийцы. Именно он рассказал королю о душителях с алыми шарфами. Знал бы — промолчал бы, и тогда это бы не вышло боком олфинбургским лерам. Кто бы мог подумать… Хотя именно это заставило его задуматься, что лежит в основе появившегося в Олфинбурге Душителя. Именно это спасло ему жизнь.
Дрожащей от усталости рукой он стащил маску с лица, и просто вдыхал чистый, влажный горный воздух. Свобода. Наконец-то свобода. Не от семьи, не от долга, не от обязанностей, но от короля точно. И катакомб. Надо собраться с силами. Надо встать и стащить с себя маскирующий костюм. Надо двигаться дальше — добраться до железнодорожной станции, забиться куда-нибудь в грузовой вагон, пережить Серую долину и двигаться, двигаться, двигаться! От него зависит слишком многое. Он рукой, уже привычно за эти дни, похлопал по нагрудному карману, проверяя, что бумаги еще там — последние дни это стало навязчивым кошмаром, что он потерял бумаги, добытые таким трудом и такими потерями для себя и своей репутации. Хотя он мертв, ему теперь плевать на репутацию — заработает новую, подальше от зоркого ока короля. У него было главное — чертежи прибора. Остальное ерунда — если смогут собрать прибор, значит, смогут разработать и защиту. И тогда еще посмотрим, кто кого еще победит.
Он с трудом сел и принялся стаскивать с себя ненавистный костюм. Устал от него за последние дни. Перед глазами маячил пролом, точнее то, что от него осталось: гранитная твердь там, где раньше были дома. Страховая компания уже, наверное, локти кусает, что пошла у него на поводу — кто в здравом уме страхует земли от обвала? Страхуют дома, только он еще не выжил из ума, понимая, что страховать дома, официально предназначенные на снос, никто не будет. И он сорвал куш! Хоть в чем-то разбуженная Шекли корысть пригодилась.
Фейн испепелил костюм, размял затекшие из-за долгой неподвижности руки и ноги — нужно быть совсем идиотом, чтобы не подстраховаться, когда тебя, как быка, ведут на убой: он же понимал, какую смерть ему готовит Шекли. Забавно, в начале он делал главную ставку на Гилла — вот кому было выгодно обелиться теперь королем, соглашаясь на все. В их паноптикуме сумасшедших только Гилл выглядел нормально, насколько это можно. Надо же, как ни ломал его Шекли, Гилл остался почти самим собой, быстрее всех приходя в себя. Хотя его удивил и Блек — даже через эмпатическое отупение умудрился подстраховать Ривза. Только почему он о себе не позаботился? Ведь знал все свои грешки… Можно было цистерну успокоительного с собой захватить. Или все же не осознает свои слабые стороны? Он не знает, что опасен?
Фейн обернулся на укутанный темнотой город — возвращаться и вправлять Блеку мозги не ко времени. Может,
