И в этот момент, столь же прекрасный, сколь и невероятный, она по-настоящему счастлива.

Как никогда в своей жизни.

Эпилог

Ноябрь 1950

Кто живет, тот стареет.

Сицилийская пословица

Морозный ноябрь 1950 года уносится ветром, пахнущим мокрой землей.

Иньяцио, спотыкаясь, плетется по бетонной дорожке кладбища Санта-Мария ди Джезу. Идущая рядом Иджеа вынуждена постоянно останавливаться, чтобы его поддержать. За воротами, позади них, собралось много людей. Все они пришли отдать последний долг донне Франке Флорио.

– Франка моя… – бормочет он.

Франка умерла несколько дней назад в Мильярино-Пизано, в доме Иджеа, где она к тому времени жила. Ей было шестьдесят шесть. Иньяцио не захотел видеть ее на смертном одре. В его сознании – все более слабеющем и туманном – Франка навсегда останется той молодой девушкой в соломенной шляпке и белом хлопковом платье, с которой он познакомился в парке «Вилла Джулия».

Он поднимает глаза. Над ним возвышается капелла Флорио. Ворота из кованого железа распахнуты, и за мраморным львом, высеченным Бенедетто Де Лизи, стоит темный гроб с большим цветочным венком сверху. Вспышка жизни посреди мертвой серости.

Иджеа легонько трясет его руку, и он смотрит на нее так, как будто удивлен, увидев ее рядом. Под вуалью осунувшееся лицо дочери, красные от слез глаза.

– Хочешь с ней попрощаться, папа?

Он яростно мотает головой. Иджеа вздыхает, как бы говоря: «Я так и думала», и поворачивается к молодой женщине за спиной, к старшей дочери Арабелле.

– Присмотри за дедушкой, – просит она и уступает ей свое место, чтобы та взяла его под руку. Затем проходит вперед мимо могил, поднимается по ступенькам и подходит к капелле, где ее ждут муж, сестра Джулия и зять, Акилле Беллозо Афан де Ривера.

Иньяцио смотрит на дочерей с печальным равнодушием. Он знает, что его считают слабоумным стариком, потерявшимся в прошлом, скорее воображаемом, чем реальном, и упрекают в том, что он заставил страдать их мать. И они правы.

Иджеа и Джулия – состоявшиеся женщины. У них своя жизнь, свои семьи, свое место в жизни. Они больше не принадлежат Сицилии, не носят его фамилию. Единственный, кто мог бы носить ее, лежит там, в той же капелле, готовой принять Франку.

В прошлом он часто спрашивал себя, боится ли он смерти. Теперь ему известен ответ. Нет, не боится. Его жизнь была полной, долгое время он не отказывал себе ни в чем. Но он устал. Устал хоронить всех этих людей, которых любил, устал служить дамбой, сдерживающей натиск судьбы, пока другие плывут по течению.

Иньяцио направляется к земляной насыпи у подножия капеллы, в крипту.

– Куда ты хочешь пойти, дедушка? – спрашивает Арабелла, останавливая его.

Он лишь указывает на калитку из черного железа, открытую по случаю погребения.

– Туда, – просто отвечает он.

В крипте еще холоднее. Стены из туфа, покрытые слоем плесени, потрескались, железные канделябры, заржавевшие от сырости и возраста, изогнулись.

Но два белых саркофага в центре крипты не подверглись разрушению временем. Саркофаг отца запылен. Иньяцио подходит, проводит ладонью по каменной крышке, чтобы стряхнуть пыль. Но скрежет фамильного кольца по камню заставляет его резко отдернуть руку. В другом саркофаге, монументальном, покоится его дед Винченцо, которого он не знал. Рядом его мать Джованна, бабушка Джулия, его прадед Паоло и дядя Иньяцио, приехавшие в Палермо из Баньяра-Калабры, владельцы крошечной лавки, с которой все началось. И вместе с ними прабабушка Джузеппина, жена Паоло.

Здесь все Флорио.

У всех у них было будущее, кто-то, кому они передавали, помимо денег, предприятия и дома, имя и историю. И как мощеная дорога, камень за камнем, это имя и история дошли и до него.

Теперь не осталось никого, кто хранил бы о них память. От этой мысли у него начинает кружиться голова, и он закрывает глаза, как будто это может остановить падение в пропасть. Вот почему он не захотел видеть, как хоронят Франку. Потому что там, наверху, в капелле рядом с ней, лежат его младший брат Винченцо и три его ребенка – Джованнуцца, Беби-Бой и Джакобина.

Головокружение не прекращается даже после того, как он выходит с кладбища и садится с Иджеа в ее «Альфа-Ромео». Мелькающий перед глазами Палермо оставляет его безразличным. Иньяцио вздрагивает, лишь когда они проезжают мимо палаццо Бутера, разрушенного бомбардировками в 1943 году. Его сестра Джулия выстояла и в той жуткой катастрофе, пережив смерть последнего сына Джузеппе и мужа Пьетро. Она умерла всего три года назад, в канун Рождества 1947 года.

Иньяцио смотрит на фамильное кольцо. Крах дома Флорио уже в далеком прошлом. Когда он вспоминает об этом, то испытывает легкое беспокойство, но не боль. Он полностью зависит от дочерей и брата, но это его уже не трогает. У него не осталось ни лиры, хотя, пусть и формально, дом Флорио так и не объявлен банкротом. Единственное, что разрывает ему сердце, – мысль, что вместе с ним уходит… имя. История. Их история, заключенная в этот маленький золотой круг, истончившийся с годами.

Иджеа останавливает машину перед виллой «Четыре пика». Иньяцио, кажется, этого не замечает. Он уставился в пустоту и погрузился в свои мысли.

– Папа… мы приехали к дяде Винченцо, – обращается к нему Иджеа. – Я забегу поздороваться с ним и тетей Люси, но на обед у них не останусь.

Иджеа обходит машину, открывает дверь с его стороны. Иньяцио выходит, показывает рукой на пляж.

– Подожди, – произносит он. – Отведи меня к морю. – Улыбается дочери, как бы извиняясь за свою просьбу.

Они с трудом идут вперед: ноги проваливаются в песок и в обувь попадают маленькие камешки, прибитые к берегу. Неожиданно Иньяцио кивает в сторону башни слева от него:

– Знаешь, твоей маме здесь не нравилось…

Иджеа показывает в другую сторону, направо, на большое зеленое пятно у моря. Сквозь листву проглядывает небольшой храм.

– Она больше любила «Виллу Иджеа», я знаю, и жила там, пока было можно, – добавляет с оттенком грусти.

Иньяцио глядит на горизонт, всматривается в конструкции судостроительной верфи и в далекие очертания Палермо.

– Я хочу побыть один минут десять, – обращается он к дочери, показывая на плоскую скалу со стороны бокового входа виллы.

Иджеа удивляется.

– Холодно, папа, – отвечает. Волны нарастают и пенные брызги разлетаются в воздухе, наполняя его солью. – Может, ты лучше посидишь в тепле?

– Нет, нет, оставь меня здесь. – Он сжимает ей руку. – Сходи к дяде с тетей.

Иджеа кивает, смотрит на него с болью