ночам, совсем ослаб, но именно в подобном состоянии им были написаны «Про дурачка», «Прыг-скок» и «Отряд не заметил потери бойца». «С медицинской точки зрения я должен был сдохнуть, — вспоминает Летов. — Но ничего, не сварился. Ходил и сочинял песни, записывая их по ночам. Весь цикл я закончил чудовищным «Прыг-скоком», который сочинял где-то полтора месяца. Проект я решил назвать «Егор и о...деневшие» — потому что состояние было соответственное».

Именно это состояние Летов крайне достоверно передал на двух ключевых композициях: «Про дурачка» и «Прыг-скок». Первая из них, напетая Летовым в четыре голоса без сопровождения инструментов, содержала переделанный языческий заговор на смерть, который в аутентичном варианте звучал следующим образом: «Ходит покойничек по лесу, ищет покойничек мертвее себя». Тема смерти получила дальнейшее развитие в большинстве композиций — начиная от стихотворения «Ночь» (посвященного памяти Александра Введенского) и заканчивая совершенно безумным «Прыг-скоком», в котором «неведомые боли» заставляют метаться «ниже кладбища, выше облака». Действие в этой песне начинается с мистических качелей, которые раскачиваются «сами по себе» — словно стоп-кадр из фильмов Тарковского и Сокурова. Останавливается время, и «кто-то внутри умирает хохоча». Судороги, крики, под которые душа покидает тело, — прыг-скок в чудовищные дали — переход в погребальный плач и возврат по спирали обратно к летающим в пустоте качелям.

Как гласит история, Летов написал эту песню в процессе очередного эксперимента с шаманскими ритуалами. На этот раз его трансцендентный опыт заключался в том, что Егор играл и пел в течение многих часов, а включенный магнитофон неумолимо фиксировал данный поток сознания. «Часа через четыре из меня пошли, как из чудовищной огромной воронки, глубоко архаичные слова — слова, рожденные даже не в детстве, а в том состоянии, которое существовало еще до моего рождения, — вспоминает Летов в “Творческо-политической автобиографии”. — И эти тексты я едва успевал записывать... Я не знаю, где я в действительности находился в то время. В результате такого страшного опыта вышла эта песня “Прыг-скок”».

Музыкальная сторона композиций отталкивалась от мелодической эстетики калифорнийской группы Love, которую Летов часто называл «эквивалентом «Гражданской обороны» на Западе». «Когда записывался “Прыг-скок”, я хотел каким-то образом ответить на творчество Артура Ли, — вспоминает Летов. — Я впервые услышал Love года за полтора до этого. С точки зрения рока эти люди очень сильно на меня подействовали, а их ранние альбомы постоянно вертелись в голове. И надо это было как-то отдать — с точки зрения благодарности. Получил — отдай другому. И с таким ощущением у меня родились “Песенка о святости, мыше и камыше” и “Про червячков”».

«Гуру», «пророк» для одних, «взбесившийся бойскаут», «усталый, больной человек» для других, Летов записывал этот отчаянный альбом в полном одиночестве — начиная от партий ударных и заканчивая скупыми гитарными проигрышами. Кузя Уо на сессии отсутствовал (после распада группы он временно завис в Ленинграде), и Егор, перечисляя музыкантов, слегка издевательски написал в аннотации: «Кузя Уо — все прочее». Другими словами — ничего. На нескольких композициях Летову подыгрывал на басу Джефф, а на «Прыг-скоке» ему подпела Юля Шерстобитова, впоследствии известная по томскому проекту «Некие стеклянные пуговицы».

Сведение и монтаж Летов завершил в конце лета 1990 года. В «Прыг-скок» он не включил несколько композиций: «Самоотвод», «Мое описание меня бережет», а также неумоевский «Непрерывный суицид», который позже вошел в виниловую и лазерную пластинки. Кроме того, в архивах остались две «расширенные» версии песни «Про дурачка» — электрическая (!) и акустическая.

Летов посвятил альбом дерзкому «выходу за флажки» сборной Камеруна на чемпионате мира по футболу, а также памяти своего омского друга Эжена Лищенко («Пик и Клаксон»), умершего тем летом от рака в одной из ленинградских клиник.

...Каждый музыкант мечтает создать в своей жизни что-нибудь вечное. По всем признакам, у Летова таковым должен был стать «Прыг-скок». Казалось, после него — конец всему, после него — только пустота. Все это напоминало гипноз, подсознательные послания, транс и энергетическую мощность страшной силы, исходящие от человека, который готовится вот-вот принять смерть. Ничего похожего на этот сознательно декларируемый «путь в никуда» в отечественном роке до тех пор не появлялось. Да и на Западе с эзотерически-философским воздействием данного альбома на психику могли сравниться разве что «герцоги мракобесия» из Coil и Psychic TV. Показательно, что в процессе последующих метафизических поисков Летов, ориентируясь на атмосферу гаражного эйсид-рока, начал принимать огромное количество стимуляторов, но достигнуть состояния (и результата), аналогичного «Прыг-скоку», ему так и не удалось.

«Все, чем я занимаюсь в эти печальные времена, — заявил Летов спустя несколько недель после окончания записи, — я считаю этаким безнадежным ритуалом. Чем-то вроде концептуальной акции Джозефа Бойса — когда он носил и укачивал на руках мертвого зайца, объясняя ему вслух теорию относительности».

Хуй забей. Не зассал (1990)

сторона A

Лошадь

Акула

Талалихин

Мудак

Бляха

Ментофилия

Троцкий

Жена

Ламбада

Не товарищ

Бац!

Под носом

Безобразия

Лезешь

сторона B

Буфетчица

Запил

Сабантуй

Зойка

600 секунд

За Верку

Не одно

Целки

Не зассал

Парадокс

Пчелка

Природа

Механизатор

Художник

Фундамент будущей андеграундной популярности самой нецензурной рок-группы Советского Союза был образован вопиющей несхожестью мировоззрений ее идеологов — поэта Бегемота и композитора Карабаса. Как гласит история, в конце 1980-х Бегемот вернулся из армии с несколькими тетрадками стихов, на обложках которых красовались надписи «ДМБ-88». Тетрадки были толстыми, стихи похабными, и слово «сука» оказалось там не самым неприличным.

Зачастую вместо ненормативных выражений в армейской лирике Бегемота фигурировали многоточия — чтобы строгий старшина ничего не смог понять. Некоторые страницы творений состояли из сплошных многоточий — как в них разбирался сам автор, остается загадкой до сих пор.

Часть текстов Бегемота носила характер глубоких философских размышлений: «Говно не приходит одно, оно приводит своих друзей / Мне уже все равно, кто есть кто из моих гостей». Как говорится, конец цитаты. «Мальчику в армии было плохо, он много переживал», — не без сарказма вспоминает Бегемот, который устроился трудиться водителем мусоровоза в родном подмосковном городе Видное. Со стороны его новое занятие выглядело на редкость органично. На работу молодой поэт-ассенизатор приходил с зеленым ирокезом, тщательно выбритыми висками и серьгой в ухе. Его вылинявшие «от кислотных дождей» джинсы состояли из сплошных заплаток.

«Вот оно, мое место в жизни», — печально думал Бегемот, подбирая пустые бутылки на расторгуевской свалке. Не об этом мечтал он в армии. Не к этому готовился всю сознательную жизнь, с любовью собирая фирменные пластинки. Больше