Киара, — продолжал отец, скрестив пальцы у лица в напряженной позе, — и то, чего я больше всего хочу для своих детей, для тебя в частности, это стабильности, чтобы вы ни в чем не нуждались. Джия уже без пяти минут замужем, настал и твой черед, — отец помедлил, но потом произнес, — Саймон внес пятьсот тысяч пиастров на восстановление сахарной плантации, а взамен, мы решили, что вы с Джоном поженитесь.

Я вскочила. Так и знала! Так и знала, что всем это и кончится.

— Отец! Прошу! — взмолилась я, заламывая руки. — Ты не можешь так со мной поступить! Продать меня за пятьсот тысяч пиастров мерзкому английскому мужлану. Неужели я совсем ничего для тебя не значу?

Отец поднялся, грозно сверкая глазами.

— Английскому мужлану? Однако этот мужлан готов жениться на тебе. Ты с ним не будешь знать нужды, его денег хватит, чтобы решить наши многие финансовые проблемы.

— Твои! Твои финансовые проблемы, — бросаю резко и тут же осекаюсь.

— Нет, Киара. Из моего кармана куплены все платья, что надеты на тебя и Джию, все духи и шампуни с маслами, что вылиты на вас, каждый чулок куплен на мои деньги! — отец стучит золотым перстнем на пальце по столу. — И потому, ты будешь делать то, что говорю тебя я. Ты выйдешь замуж за Джона Картера, хочешь ли того или нет.

Я закрываю глаза и бросаюсь прочь из кабинета. Бегу и бегу, пока не оказываюсь в саду среди густых кустов жасмина. Рыдания сжимают мою грудь.

Увидев меня в таком состоянии, ко мне подбегает Пея.

— Чаониг, что с вами? Что случилось?

— Ах нянюшка, — обнимаю я лао за колени, — меня выдают замуж за Джона Картера!

На мудром лице Пеи отразилась печаль, она осторожно погладила меня по голове.

— Этому надо радоваться, госпожа, вы обретете новую семью, родите детей.

Но от ее слов мне стало дурно. Детей? От Джона Картера? Лучше смерть. Лучше меня поставят на середину дороги и дикие буйволы растопчут меня или съест тигр. Тигр! Радостная надежда затрепетала у меня в груди. Возможно, еще ничего не потеряно! Надо найти Эдварда Фейна. Надо все ему рассказать. Я чувствую, что если он узнает об этом, то не даст состояться этому браку.

— Пея, прикажи приготовить машину, — говорю я, поднимаясь и вытирая мокрые щеки.

Нянюшка округлила глаза.

— Вы куда-то собираетесь, госпожа?

— Да, — киваю, — я еду в конный клуб Вьентьяна.

Глава шестая

Джи уехала на целый день играть в теннис с мистером Томпсоном, она звала меня, но я отказалась. Утром страшно болела голова, а теперь после разговора с отцом, я поняла, что мне надо брать свою судьбу в свои руки.

Я никогда не выйду за Джона Картера. Этому не бывать.

Машина бодро двигалась вперед по извилистой дороге в сторону столицы. Проезжали вдоль аллеи громадных янгов, в изумрудных кронах которых громко щебетали и чирикали птички. Было хорошо и безветренно, солнышко радостно светило мне в лицо через окно, так что я от удовольствия зажмурилась. Сегодня я встречусь с Эдвардом Фейном, сама мысль об этом наполняла все мое существо необыкновенной радостью, и в то же время волнением. Мы не виделись с того самого дня, когда он спас меня из реки, но, правда, он справлялся несколько раз о моем здоровье через мистера Томпсона.

Я не говорила Джи о том, что произошло между мной и Эдвардом тогда. По правде говоря, я даже не знала, с чего начать. Едва наша мать скончалась, мы стали с сестрой еще ближе, чем раньше. У нас не было секретов, тайн и недомолвок, мы все друг другу рассказывали: наши сны, наши мечты, наши переживания. Я просила совета у Джи, и в свою очередь Джи всегда прислушивалась к моему мнению. У нас с ней был свой маленький волшебный мир, в который мы никого не пускали. Ну может быть иногда Парамит. Тут я тяжело вздохнула. Мне не нравилось, как выглядела моя бедная лао. Со дня казни Донга, она становилась все бледнее и худее. И как ей можно было помочь мы с сестрой не знали.

Рахул в красной чалме и глухом черном костюме вел машину. Уже въехали во Вьентьян. Город был молодым, отстроенный французами в 1899 году из руин, столица протектората Лаоса представляла собой причудливое сочетание европейской цивилизации и утонченного востока.

Проезжали базар, в нос сразу ударил резкий запах специй, благовоний и масла. До Конного клуба оставалось совсем ничего, когда вдруг наша машина встала на перекрестке.

— Рахул, что случилось? — спросила я.

— Патрульные перекрыли дорогу, чаонинг, — объяснил индиец.

Что же могло произойти? Я опустила окно и стала смотреть. Наша машина стояла в длинной очереди таких же желающих миновать перекресток. Четыре французских офицера на лошадях стояли поперек дороги, загораживая проезд. Я вышла и направилась к ним, на ходу раскрывая зонтик, в городе солнце всегда палило особенно нещадно.

— Офицер, что случилось? — спросила я одного из патрульных.

Он коснулся двумя пальцами своего козырька и ответил:

— Все в порядке, мадемуазель, идет конвой, заминка займет не более пятнадцати минут, а до тех пор, безопаснее оставаться в машине.

Я удивленно подняла брови. Рядом со мной уже собралась толпа пассажиров из других автомобилей. По их лицам можно было понять, что слова офицера их совсем не обрадовали.

— Я еду в банк вносить залог! — нервничал плотный усатый француз. — Если я опоздаю, кто за это ответит?!

Парниша офицер, с которым я разговаривала, отвернулся, делая вид, что не расслышал гневного месье.

— Нет, вы посмотрите, глаза еще прячет? — не унимался француз, сверкая глазами и размахивая платком. — Вы хотя бы понимаете, что такое вносить залог? Что такое банки? У меня сделка на сто тысяч пиастров, а я застрял на этой пыльной вонючей дороге! Дикие нравы!

Часть пассажиров присоединились к недовольному французу, и, обступив патрульных со всех сторон, стали громко возмущаться, другая часть предпочла вернуться в машины и подождать.

Мне же было очень любопытно посмотреть, кого вели под конвоем, поэтому я отошла подальше от шумной толпы и стала смотреть.

И вот показались французские офицеры верхом, впереди ехал командир, сразу за ним вели друг за другом связанных людей, лаосцев и вьетнамцев, кожа у них была темная, почти черная с запекшейся там и тут кровью, с всклокоченными волосами и разбитыми лицами. Конвой вел их строго вперед, не давая сбавлять шаг. Я смогла насчитать человек пятнадцать арестантов, когда их вели мимо меня. Почти все смотрели на