первый же день Великой Отечественной войны явился в военкомат, потребовал, чтобы отправили на фронт. Но его вместе с другими мастерами и опытными рабочими вернули на производство. Нужно было срочно налаживать выпуск оружия для фронта. Шкуратов нервничал, настаивал на своем, наконец согласился остаться на несколько недель, чтобы помочь женщинам и подросткам пустить на лад заводские дела, а сам все же надеялся отправиться на войну. Но жизнь повернула на свое: вскоре пришлось Шкуратову вместе с эвакуированными с востока рабочими делать снаряды и пушки и на базе старых цехов трубопрокатного завода строить новые цехи на голом пустыре, где под ударами лопат звенела промерзшая земля, а ветер валил с ног усталых людей.

Его сыновья, дочь и сноха прикипали к заводу, не отделяя своей судьбы от родительской. Старший сын сначала пошел в ремесленное, потом слесарил, закончил вечернюю десятилетку, поступил в институт, получил диплом инженера и снова вернулся на завод.

Косачев хорошо знал всю семью Шкуратовых, следил за Андрюшкой с малых лет, всегда поощрял его рвение к учебе. Сергей Тарасович умел ценить способных людей и, когда Андрей вернулся с дипломом, смело выдвинул молодого инженера на ответственную должность. Вот уже более двух лет Андрей работает начальником цеха, того самого знаменитого экспериментального цеха, который создавал сам Косачев. Женился Андрей на сокурснице по институту Катерине Фроловой, привел ее в отцовский дом. Никифор Данилович и Мария Емельяновна радушно приняли сноху:

— Живи у нас, умножай шкуратовский род.

Младший сын Шкуратовых Николай еще мальчишкой вопреки воле отца пошел учиться в железнодорожный техникум. Но из этой затеи ничего не вышло, не стал он машинистом. Отец был доволен, отвел сына на завод. Николай потянулся к электросварке, быстро освоил ее. Зарабатывал хорошо, жил в отцовском доме до самого призыва во флот, сюда же вернулся и после службы.

Сейчас в трамвае отец исподлобья поглядывал на Николая, серчая на то, что сын запросто заговаривает то с одной, то с другой женщиной, да все с красивыми, знает толк, шельмец.

«Вот леший его возьми. Женился бы поскорее и присмирел».

Катерина с Олей тем временем ехали в автобусе своим маршрутом. Оля работала на заводской телефонной станции, а Катерина преподавала в металлургическом техникуме при заводе.

 

К заводской площади съезжались трамваи, автобусы, машины, стекались люди, здоровались, перекидывались шутками. До начала работы оставались считанные минуту.

За проходной и высоким забором вставали серые громады корпусов, тянулись ввысь закопченные кирпичные трубы, и красно-сизый летучий дым поднимался в морозное небо, клубился над гигантскими строениями из стали, бетона и стекла. Уже издали слышалось подспудное, мощное клокотание, отдавались тяжкие, глухие удары.

Над городом брезжил зимний рассвет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Вернувшись из Москвы, Сергей Тарасович с каждым днем утверждался в мысли, что его предложения в конце концов будут одобрены и приняты. Записка министру, все технические и экономические расчеты получаются весьма убедительными, продумана каждая деталь, все неопровержимо логично. Главным козырем сейчас был выигрыш во времени, и это было в руках Косачева. Пусть другие попробуют, потягаются.

По дороге на завод, в машине, он мысленно планировал дальнейший ход дела. «Во-первых, — думал он, — нужно основательно подготовиться к совещанию в Москве и добиться государственного заказа. Во-вторых, надо обеспечить изготовление труб высокого качества в обещанный срок, а то и ранее».

В решении первой задачи он больше всего рассчитывал на свою пробивную силу, на свой опыт. Дальнейшее же представлялось более сложным: сумеет ли собрать в один кулак и направить воедино усилия всех инженеров, техников, мастеров, рабочих — словом, всего заводского коллектива. Это не так-то просто, нужно время, терпеливая, разумная работа с людьми, меры убеждения.

Косачев полагал, что следует начать с психологической перестройки, с некоей встряски умов. Он знал, что вдруг переломить привычки и психологию людей нелегко. Ведь его завод уже много лет работает в отлично налаженном ритме, все идет в определенных размеренных рамках, и если иногда случаются срывы, это не страшно, их можно поправить на ходу. Все давно наловчились «затыкать мелкие дыры», вмиг приноравливаются к обстановке. Так и крутится все по заведенному кругу, только смотри-поглядывай да не торопясь поправляй.

Новое же дело, как известно, приносит много забот, и люди часто отмахиваются от него. Нечего, мол, рисковать, от добра добра не ищут. Он-то, Косачев, хорошо знает, как нелегко в таких случаях вводить новшество, менять налаженный ход производства, ломать старые привычки.

Как опытный руководитель, он не преувеличивал своих собственных сил, думал и о тех, кто работает в одной с ним упряжке. Он знал, что умеет ладить с людьми, был уверен, что столкуется и на этот раз.

«Надо расшевелить командиров производства, — думал Косачев. — Вот, к примеру, главный инженер Водников. Знает дело, правда, иногда нападает на него какая-то вялость или нерешительность, приходится напоминать, подталкивать. Интеллигент, деликатный человек, хотя и умеет хватку показать в иных случаях, но чаще пасует, боится спорить с людьми, не одернет кого следует, будто жалеет. Взять хотя бы его отношения с заместителем, с Поспеловым. Никакой твердости, одни уговоры да назидательные беседы. Я сам не люблю Поспелова, хоть и знаю, что он толковый инженер. И если его подстегнуть, взять твердой рукой, он может здорово поставить электросварочное дело. Тут Поспелов мастак».

Думая о главном инженере и его заместителе, Косачев не хотел ничего преувеличивать и уменьшать, желал объективно разобраться в достоинствах и недостатках каждого.

У Водникова интересная и суровая биография. Был на фронте, у него много боевых орденов. В прошлом — артиллерийский офицер. Воевал в Донбассе, под Ростовом-на-Дону, в Сальских степях, в Сталинграде. Дважды был ранен: сперва в голову, потом в левое плечо. В боях за Сталинград был удостоен звания Героя Советского Союза.

Потом Белорусский фронт, Польша, плацдарм на Одере, сражение под Берлином. За это время Водников был ранен еще три раза: два ранения были легкими, а после третьего провалялся более двух месяцев.

Теперь, спустя много лет, Водникову иногда становится страшно от одного только воспоминания о тех боях, в которых он участвовал, и о том, через какой шквал огня и смерти прошел.

Когда кончилась война, Водникову едва исполнилось двадцать пять лет. Он решил поступить в институт, мечтал стать ракетостроителем. Но случилось так, что после защиты диплома его послали работать на флот, занимался он делом, далеким от ракетостроения, хотя интересным и увлекательным для молодого инженера. Служил на корабле, надолго уходил в море и,