к уже знакомой черной ладе, припаркованной неподалеку.

Забираюсь в тарахтящую приору на переднее пассажирское сиденье. Первое, что бросается в глаза, — идеальная чистота и порядок, несмотря на то, что сам автомобиль далеко не новый.

Осматриваюсь. Никаких посторонних вещей, пахнет свежо и приятно. Словно машина только что после химчистки.

— Надеюсь, это не так. И в багажнике пару суток назад не лежал чей-то труп, — невесело усмехаюсь.

Брррр!

Ожидая Илюху, настраиваю радио. Ищу что-нибудь попсовое. Легкое и незамысловатое. Как выражается Ян Абрамов, «музыку для деградантов».

Кручу головой. Крайне любопытно узнать, что творится за поворотом, но, к сожалению, отсюда плохой обзор, ничегошеньки не видно.

Да и ладно! Пусть хоть что с Бондаренко делает. Мне не жаль его ни капельки! Столько грязи выслушала в свой адрес. Поделом ему!

Стаскиваю шапку, приподнимаюсь к зеркалу. Не сдерживаясь в выражениях, приглаживаю распушившиеся волосы. С чего-то меня вдруг очень заботит то, как я выгляжу. Хочется быть красивой. Я, конечно, далеко не Анджелина Джоли, но тоже ничего так.

Когда отрывается дверь, непроизвольно вздрагиваю. Наблюдаю за тем, как парень занимает водительское место. Спокойный как удав.

— Ой, а можем проехать метров двести вперед? Там французская пекарня. Мне надо.

Переключает передачу и выезжает по заданному маршруту.

— Он хоть жив? — любопытничаю, барабаня пальцами по рюкзаку.

Кивает, глядя направо. Ищет, где пекарня.

— Ты бил его?

— Он к тебе больше не подойдет, — сообщает, свернув в дорожный карман.

— И что же такого ты ему сказал? — не отстаю от него, продолжая атаковать вопросами.

— Что закатаю в бетон, если понадобится, — выдает абсолютно ровным, безразличным тоном.

Смотрю на него во все глаза.

— Это шутка? — выражаю надежду.

— Я похож на Петросяна? — поворачивается ко мне. Сталкиваемся взглядами и тотчас залипаем друг на друге.

— Честно говоря… не очень, — отзываюсь тихо.

Сердце колотится как ненормальное. Почти у самого горла. С ума оно сошло, что ли?

— Закатаю, Рыжая, не сомневайся, — произносит уверенно, и у меня от его слов холодок бежит вдоль позвоночника.

* * *

Илья возвращается минут через пятнадцать. В руках большой бумажный пакет с вожделенной выпечкой и два кофе.

— Держи. Точи.

— Ты прикалываешься? Я просила два круассана со сливочной начинкой, — пищу обалдело.

— Разные взял, вдруг другие захочешь тоже, — пожимает плечом, усаживается рядом и протягивает мне кофе.

— Давай тут постоим. Мне надо будет вернуться к школе. Тренировка, с которой я ушла, сославшись на больную ногу, закончится через пятьдесят минут.

— А если нет? — звучит насмешливо.

— Что «нет»?

— Ну вот возьму и украду тебя.

— У меня потом будут большие неприятности. И у тебя, кстати, тоже, — объявляю строго.

— И кто же мне их организует?

— Мой батя, кто, — достаю из пакета булочку и не могу сдержать улыбку.

Ммм… Горяченькие, как я люблю!

— С этим убогим кеном-альбиносом у тебя что? — едва не давлюсь, когда слышу это.

— Ничего. Я же сказала! — напоминаю с раздражением.

— А если хорошенько подумать?

Ой да фиг с тобой!

— У него есть девушка. Со мной зажимался по углам развлечения ради. В один прекрасный день мне надоело. Надоело прятаться и наблюдать за тем, как он по самые гланды засовывает язык Купцовой в рот. О чем я его и проинформировала.

— А он, значит, непонятливый.

— Непонятливый.

— Ясно.

— Без подробностей обойдемся?

Смотрю в окно и ем круассан. Рассказывать о своей глупой подростковой влюбленности не собираюсь. Как впрочем, и о том, что моя невинность в мечтах предназначалась этому самому «убогому кену-альбиносу».

— Ты мне скажи, почему не предупредила о том, что девственница?

И все же это происходит. Я давлюсь и закашливаюсь.

— Постучать по спине? — предлагает услужливо.

— По голове себе постучи! — пытаюсь возобновить вентиляцию в легких.

— О таком предупреждают заранее, — подает бутылку с водой.

Мне либо показалось, либо в его голосе прозвучали нотки недовольства.

— Ну извини, что не заявила об этом во всеуслышание прямо с порога! — откручиваю крышку и пью.

— Как себя чувствуешь?

— В смысле? — смущенно хлопаю ресницами.

— Ну не знаю… Кхм. Может, болело после… Ну, ТАМ, — прочищает горло, чешет затылок.

Там.

— От этого еще никто не умирал, — отворачиваюсь к лобовику, ощущая испанский стыд.

— Так что? — никак не угомонится.

— Что «что»? — передразниваю его я. — Как в той песне. Поболело и прошло. Все со мной нормально!

— Не заводись. Причину своего безалаберного поступка пояснишь? — прилетает тут же следом.

«Безалаберного поступка»

Вот ведь гад! Ну щас я тебе устрою!

— Илюх, — разворачиваюсь к нему корпусом, — отнесись к этому философски. Под действием алкоголя наглым образом решила тобой воспользоваться, — задвигаю невозмутимо.

От подобного заявления кофе носом идет уже у него.

— Чего-чего?

— Говорю, воспользовалась твоими услугами в своих интересах, — дублирую, откровенно забавляясь. — Ты для меня — своего рода приключение. Бобринский квест!

Ну и физиономия!!! Ржунимагу! У него сейчас глаз задергается!

— Квест означает…

— Я не тупой, — гаркает тут же.

— А если серьезно, фантазия у меня была такая. Эротическая. Отдаться незнакомцу, — театрально прикрываю глаза, томно вздыхаю и надкусываю булку. — Звезды совершенно случайно сошлись на тебе. Только и всего…

Не признаваться же, что конкретно от него потеряла голову. Что с другим ничего такого не сделала бы! Что виной всему не только любопытство и протест.

— Совсем дура? — еще с минуту молча таращится на меня в изумлении. — Что в твоей башке творится???

— На что намекаешь?

— У тебя в черепной коробке замыкание!

— Аааа… То есть только я во всем виновата??? — переспрашиваю, лопаясь от негодования.

— Инициатива шла от тебя, разве нет? — напоминает он.

— Идиот! Ты как бы тоже достаточно активно участвовал в процессе и особо не возражал.

— Ты не сказала, что ты…

— Расслабься, Паровозов! — перебиваю сразу. — Спи спокойно. Выдохни. Все прошло сносно.

В салоне повисает гробовая тишина.

Я продолжаю равнодушно жевать булку и рассматривать людей, проходящих мимо. Без того гадко, а он сверху добивает:

— Считаешь, это нормально? — произносит зло.

— Что именно?

— Что отдалась первому встречному. Что легла запечатанной в постель к незнакомому мужику.

— Это мое личное дело! С кем и куда ложиться! — отвечаю, ощущая, как сильно горят скулы.

— Послушали бы тебя твои родители. Отец, например.

Вот так номер! На совесть давит!

— Мне восемнадцать, что хочу, то и делаю! Хватит меня воспитывать! — возмущаюсь, швыряя в него пакетом с булками.

— Бестолковая, — сжимает челюсти.

— Кретин! — отбиваю ему в тон.

— Дай угадаю, бунт против системы? — прищуривается, отслеживая мою реакцию. — Не слишком далеко зашла?

— Не ищи причинно-следственных связей там, где их нет! Переспали и переспали! Пфф. Тоже мне великое событие! — фыркаю, качая головой.

— Ну на будущее, искательница приключений, про защиту, не забывай, — советует язвительно. —