Шрифт:
Закладка:
Особенно меня тронули скупые слезы Шнифта, когда он, кряхтя и запинаясь, назвал меня дорогим другом и профессором, и заявил, что ему будет меня очень не хватать. Ага, как же, особенно моих денег. Пришлось отдать ему остатки монет и взять обещание, чтобы ребят из седьмой камеры сильно не доставали. Шнифт, не будучи дураком, и скумекав о моих вероятностных связях и положении, клятвенно пообещал. Так же я взял с него слово, чтобы он обязательно передал Жерару Терьеру мою просьбу, написанную тут же, в кабинете старшего надзирателя на листке бумаги. Шнифт, не глядя, свернул послание в трубочку, засунул в карман и заверил, что непременно выполнит все просьбы такого уважаемого, хоть и временного, увы, гостя как я.
Вернувшись в камеру, я сообщил своим друганам, что выходу на волю. Понятное дело, что парни за меня порадовались, но были в их глазах и проблески грусти. Поскольку отбывать я должен был с утра, вечером мы закатили прощальную вечеринку, с остатками переданных Твариной деликатесов, правда, на сухую. Но нам было весело. И долго еще из седьмой камеры неслась разудалая песня, которую, надрываясь, вразноголосицу, но с огромным воодушевлением ревели несколько глоток:
- Мне не до сна, палач придет на рассвете,
- И звук шагов за дверью бьет, словно нож!
- Но в клетку входит не гонец верной смерти,
- А в рясе черной святая ложь!..
- Ночь короче дня, день убьет меня!..
Глава 6
Глава шестая, в которой я выхожу на волю, возвращаюсь в Колдовгаст и попадаю с корабля на бал!
Я стоял на каменных плитах главного внутреннего двора тюрьмы Железный Череп и ждал свой экипаж, который отвезет меня на волю. Мне вернули мою одежду, часы, сверх того так не желаюший расставаться со своим лучшим сидельцем Лагер Шнифт снабдил меня поношенным плащом и широкополой шляпой. На улице знатно похолодало. Мои конфискованные при обыске вещи уже лежали в карете, как заверил меня Шнифт. Старший надзиратель просил не забывать их и если что, то меня тут всегда ждут с распростёртыми объятиями. Нет уж, дудки, лучше вы к нам!
Аристотель Кум меня провожать не вышел. Да черт с ним, видеть его мерзкую харю лишний раз не хотелось. Он и сам, видимо понимал, что может нарваться на поток любезностей от освобожденого и оправданного по всем статьям волшебника первого ранга и предпочёл не отсвечивать. Проводить меня вышел Скалозуб.
Наконец, не успел я насладиться последними видами неприступных каменных стен, как подали мой лимузин На каменные плиты с шумом и свистом опустился экипаж. Небольшая карета, запряженная парой строптивого вида грифонов. Я невольно залюбовался крылатыми зверюками. Сильные мощные львиные тела, шикарные гривы из переливающихся перьев, огромные орлиные головы, щелкающие клювы и хищные умные глаза. Красавцы. На козлах сидел один единственный возница - длинное нескладное существо в плаще с капюшоном и зеркальной маске, закрывающей лицо.
Я повернулся к Скалозубу и дружески протянул ему руку. Мохнатый гигант легко, боясь сломать мне кости, ответил на рукопожатие. Я ступил на подножку кареты и, словно вспомнив о чем-то, обернулся.
- Знаешь, чего мне будет не хватать на воле?
Бигфут изобразил недоумение. Я усмехнулся и сказал:
- Твоей обаятельной улыбки!
Это надо было видеть! Мохнатая физиономия снежного человека дрогнула, пошла складками и я впервые увидел какой у надзирателя великолепный набор зубов!
Я заухмылялся в ответ и быстренько запрыгнул внутрь кареты. Безмолвный возница щелкнул бичом и под пронзительные орлинные крики грифонов мы поднялись в воздух. Карета, влекомая крылатыми тварями, взмывала все выше и выше, закладывая виражи, а я, прильнув к окошку, жадно рассматривал все, что оставалось под нами.
Железный Череп, огромный многоуровневый замок из отшлифованных временем и неопогодой гранитных глыб, возшвышался на округлом, и впрямь напоминающем спиленную макушку черепа, скалистом утесе, окружённый со всех сторон обломками камней и суровым безжизненным ландшафтом отрезанного от материка острова. Тюрьма и впрямь располагалась в заливе, на расстоянии в пару километров от берега. Пенистые громадные волны накатывали на прибрежные камни, с ревом разбиваясь о скалы. Окружающая остров вода щерилась острыми пиками и зубами подводных рифов. Да уж, на корабле не пойти и пешком не добраться. Только по воздуху. Практически идеальное место для коротания вечности. Надеюсь, больше я всего этого не увижу.
Я возвращался домой. В школу. И пусть мои недруги содрогнутся!
———————————
Путь обратно занял меньше времени. И был не впример более радостным. Молодые, горячие как финские парни грифоны стремительно мнесли меня в Школу, с легкостью тяня за собой небольшую карету. Это вам не железный шарабан для отъявленных преступников весом в тонну на горбу волчь! Я наслаждался полетом и открывающимися из окошка картинами. Не скажу что внутри тесного пространства кареты было сильно тепло, но меня грела сама мысль об обретаемой свободе. Мешок с моими вещами, как и обещал Шнифт, лежал рядом со мной на сидении.
Сидя в салоне кареты, я по памяти воспроизвёл накиданное на скорую руку послание для своего новоявленного товарища следователя Жерара Терьера. " Господин следователь, нижайше прошу в интересах следствия походатайствовать о скорейшем освобождении из-под стражи гоблина шамана Жаболапа. Он является носителем ценных знаний, способных пролить в будущем свет на ведомое вами дело. По поводу выдвинутых в адрес гоблина обвинений, думаю, вам и самому все понятно. Он ни в чем не виновен. Надеюсь на понимание, с уважением ваш новый-старый друг Геральт Даркен, профессор магии. " Коротко и по существу. Думаю, Терьер не будет задавать лишних вопросов. Что ему какой-то там несчастный гоблин...
Тюрьма располагаось на побережье, примерно на той же высоте материка, что и Школа, только много севернее. Теперь же мы летели на юг. Так вот, мотаясь по тюрьмам, я потихоньку расширял свои географические познания этого мира. Ирония судьбы! Виды из окошка открывались первоклассные. Будь я художником, взялся бы за кисть и холст. Но увы. Я был физруком в прошлой жизни, профессором магии в нынешней. И любителем выпить и закусить в обеих.
Пока летели, я успел задремать. И проснулся только тогда когда своенравные скакуны, будто ссорясь разразились противными пронзительными