сезонов. И, наконец, приходила пора браться за самоё древесину. Зимой лес валили и вывозили для сплава. Но на этом мужик свою делянку в покое не оставлял: он ведь уплатил попенные за каждое срубленное дерево. Правда, до начала XIX века производство смолы сборами не облагалось, и только в 1810 году был введен лесной налог, повышенный в 1838 году. Летом, в свободное от сельскохозяйственных работ время, он снова появлялся в лесу, вооружившись топором, лопатой и крепкой вагой – длинной толстой жердью. Еще в период подсочки живицей густо пропитывался древесный ствол. А после того, как ствол повалили, корни его ведь «не знали», что дерева уже нет, они только «ощущали» страшную рану и спешили залить ее живицей, усиленно гнали соки, которые и пропитывали оставшийся пень. Эти просмоленные пни подкапывали, подрубали и выворачивали вагами из земли. А затем разбирали топорами на щепу – осмол. Из осмола также курили смолу (мы помним, что и при выжиге угля из хвойных пород в качестве побочного продукта также получали некоторое количество смолы).

Мелко порубленные вершинки, сучья и комли, оставшиеся от порубки, а также осмол загружали в специальные смолокуренные печи и нагревали на огне без доступа воздуха. Топливом служили остатки от порубки. Печи эти имелись у крестьян, специально занимавшихся смолокурением, – одна на несколько человек, а то и на небольшую деревню: ведь специальная кирпичная печь дорого стоила. У кого смолокуренной печи не было, те пользовались обычными домашними печами. Осмол загружался в специальные смолокуренные кубы. Можно было обойтись и без дорогих кубов, используя обычные глиняные корчаги: в дне пробивали дырочку и вставляли глиняную отводную трубку, загружали корчагу осмолом, накрывали другой корчагой, обмазывали шов глиной, и все это ставили в русскую печь. А можно было поступить еще проще: прямо в лесу, на сухом бугорке рыли яму глубиной около сажени и диаметром в несколько саженей, так, чтобы дно ее к центру немного опускалось; от центра в сторону вела в земле слегка наклонная деревянная труба, выходившая в яму, и в этой яме под концом трубы ставилась порожняя бочка. В яму загружался осмол, поджигался и закрывался землей и дерном с «продухами», которые то открывались, то закрывались, в зависимости от интенсивности тления дерева, как это было и при выжиге угля. Вытапливавшаяся смола собиралась на дне ямы и по трубе поступала в бочку. Так получали ямную смолу. Процесс был довольно длительный: после поджига через день начинала идти смола и текла 4–5 дней. Так смола и разделялась на рынке: печная, корчажная и ямная, но при учете производства обычно ямная объединялась в одну группу с корчажной: качество, в принципе, было одинаковым. Разумеется, печной способ давал выход смолы в два-три раза больше, нежели ямный, но по химическому составу ямная смола считалась лучше; однако при печном способе дополнительно получали древесно-уксусную кислоту и древесный спирт. Разумеется, дешевое ямное производство преобладало: в 1854–1858 годах в Устьладинском приказе Шенкурского уезда было 258 ям и 106 печей, в Благовещенском – 196 ям и 87 печей, в Великониколаевском – 372 ямы и 8 печей; в Вельском уезде в 1859 году было 243 печи и 1405 ям, а в 1860 году – 243 печи и 1785 ям.

Цены на бочку смолы в Архангельске в 1811–1851 годах колебались от 1 рубля 90 копеек до 2 рублей 40 копеек; расходы на бочку составляли от 44 копеек до 1 рубля 5 копеек, так что чистый доход с бочки составлял менее полутора рублей серебром. Однако не нужно думать, что вологодские крестьяне купались в деньгах. Правда, в Тимошенской волости Сольвычегодского уезда крестьянин Рудаков сплавил в 1855 году в Архангельск 170 бочек смолы, Баскаков – 1250, Анцыферов – 350, Худяков – 300, Севастьянов – 300, Щеколдин – 800, Мокиев – 510, Некрасов – 500, Борисов – 700. Но это были не просто производители, или даже совсем не производители-смолокуры, а скупщики. Они-то и получали львиную долю доходов от крестьянского смолокурения. В 30‑х годах XIX века в Шенкурском уезде бочку смолы покупали у производителей за 70 копеек – 1 рубль, а в Архангельске ее продавали за 1 рубль 60 копеек – 1 рубль 90 копеек. Между тем на производство бочки смолы, в зависимости от сырья и технологии, уходило от 16 до 24 дней, так что на рабочий день приходилось 5–10, изредка до 15 копеек серебром; при печном производстве доход возрастал до 20 копеек. В 1871 году пуд кубовой смолы в Кадниковском уезде стоил 1 рубль, корчажная ценилась в 50 копеек за пуд, а ямная еще дешевле. Устройство «заведения» из двух кубовых печей обходилось в 20 рублей, на выкурку 30‑пудовой бочки смолы шло два воза дров, стоивших около 35 копеек. В результате затрат чистый заработок сводился к небольшой сумме. В 50‑х годах удельные чиновники, обследовавшие производство, отмечали в отчете, что «Заработок ничтожный по сравнению с теми ужасными трудами, которые несет смолокур <…> а существовать без смолокурения нет средств». А двадцатью годами позже компетентный современник писал: «Выгода крестьян состоит единственно в том, что без этой работы им было бы трудно достать денег на уплату податей». Однако по своему значению смолокурение приближалось к земледелию и давало в 50‑х годах в Шенкурском уезде 40–45 % всех доходов удельных крестьян от промыслов, а в целом по Важскому краю 33–38 % доходов.

Смолокурением занимались не только архангельские и вологодские крестьяне, но и в других лесных местностях, вплоть до начала ХХ века. Смола ведь шла не только на осмолку речных и морских судов и другие надобности. Ее перегоняли на скипидар, а он был необходим в других производствах. Уже в конце XIX – начале ХХ века смолокурение было развито в лесных уездах Казанской губернии – Царевококшайском и Козьмодемьянском, отчасти в Мамадышском, Спасском и Чистопольском. Почти все смолокуры также жгли уголь. Всех кустарей, занимавшихся выжигом угля, сидкой дегтя и смолокурением (а эти три вида промыслов плюс получение сажи для лакокрасочной и резиновой промышленности тесно связаны) в губернии было до 15 тысяч. В остальных местностях промысел встречался весьма редко. Козьмодемьянские смолокуры сбывали продукт на скипидарный завод в окрестностях д. Отар по 25–30 копеек за пуд, спасские – смолу по 45–60 копеек за пуд, уголь по 50–70 копеек за четверть в Спасский затон на судостроительный завод общества «Кавказ и Меркурий». Заработок в зиму был от 40 до 60 рублей на человека. Но к ХХ веку промысел этот стал приходить в упадок: леса были повырублены, сырье стало стоить дорого, и древесную смолу стали заменять более дешевыми материалами – отходами от перегонки нефти.

Однако мы говорили о безотходности кустарного хозяйства, а пока речь шла только о хвойных породах. А ведь в лесу не только хвойные деревья. В русских лесах, например, сплошь да рядом с елями и соснами растет и береза. Недаром у нас так любят говорить о «русских березах»: как будто береза не растет в Финляндии или Швеции, в Германии или во Франции,