подвергались только хвойные деревья. Почти все видели, как на елке или на сосне на месте сломанной ветки или пораненной коры образуется некое вещество, сначала вязкое, похожее на мед и консистенцией, и янтарным цветом, а потом твердое и белесое. Обычно это вещество называют серой либо смолой. На самом деле это не смола – до нее еще далеко. Это живица, которой дерево заживляет свои раны. Живица действительно обладает лечебными свойствами, так что, поранившись в лесу и не имея ни йода, ни бинта, можно ею замазать ранку. Ну а те, кто никогда ни живицы, ни даже деревьев не видели, могут посмотреть на кусочек янтаря: это окаменевшая живица. Иной раз в янтаре оказываются погребенными древние мушки и жучки: дерево залило рану живицей, и случайные посетители, а может быть, и неслучайные вредители утонули в ней на века.

Рис. 4. 1) сбор живицы в мешок по русскому способу; 2) сбор живицы по французскому способу; 3) хак

Не всякое хвойное дерево годится для подсочки. Пихта, например, мало выделяет живицы. Немногим лучше пихты ель. Потому у них и древесина белесая. Намного лучше сосна. Но не всякая. Сосна, растущая на сырых темных местах, выделяет живицы поменьше. А вот сосна из красных боров, растущих на песках, из боров, пронизанных солнцем, дает живицы очень много. В жаркий день она даже выделяет в большом количестве эфирные масла, от которых в хорошем светлом хвойном бору такой смолистый запах. Хорошо полчасика-часик погулять жарким днем в красноборье! Говорят, для легочных больных даже полезно, отчего и санатории да лесные школы для ослабленных детей в таких борах располагают. А вот работать целый день с топором в таком лесу, может быть, и полезно, да тяжело: душно очень, и голова может разболеться от эфирного запаха.

Еще больше живицы дает лиственница, красноватая древесина которой красиво пропитана смолистыми веществами (потому и не гниет лиственница в воде, потому считалась она когда-то государевым деревом, как и дуб, и шла на строительство шлюзов и кораблей), да не везде в России, в отличие от вездесущей сосны, растет она. А больше всего живицы выделяет итальянская сосна пиния, но далековато было русскому мужику в Италию на лесные промыслы ездить.

Итак, обошел полесовщик делянку, подсочил деревья. А в конце лета снова явился в лес с большим полотняным мешком, пришитым к полулунному стальному обручу. Снова обошел все подсоченные деревья. Приложит обруч с мешком к стволу так, что дерево оказывается охваченным вокруг, и соскребает в мешок выступивший и уже отвердевший слой живицы.

Что за житьишко этому мужику! Гуляй себе по лесам на свежем воздухе!

Впрочем, и после революции полным ходом шла подсочка деревьев в русских лесах. Правда, стали применять более прогрессивный французский метод. На длинный крепкий шест насаживался своеобразный тяжелый нож – хак. Сборщик острым лезвием хака прорезал вдоль ствола на высоту около полутора метров вертикальный узкий канал, и вверху отводил от него еще два наклонных узких канальца. А внизу вбивал в дерево жестяной конус. Живица из косых прорезей стекала по вертикальному каналу в жестянку, и оставалось только выскрести ее оттуда. Крестьянину некогда было разгуливать все лето по лесам: он в поле и на покосе работал. А теперь стали собирать живицу наемные рабочие-сезонники, так что они все лето в лесу жили, обходя свой участок и делая все новые и новые косые надрезы, чтобы вскрыть новые капилляры и получить новый приток живицы. В результате на стволе появлялось нечто вроде огромного оперения стрелы, направленного вниз. Те, кто застал еще деревянные столбы линий электропередач, наверное, замечали на них эти «оперения» и недоумевали по этому поводу. А это след от сбора живицы французским способом.

Собранную живицу бросали в котел с кипящей водой. Щепки и прочий мусор, влипший в нее, всплывали, а растопленная чистая живица оставалась на дне. Затем воду сливали, живица застывала, и ее продавали на кустарные заводы или даже сами сборщики пускали ее в передел. Из живицы гнали скипидар для лакокрасочной промышленности, вываривали канифоль для нее же, да производили сургуч для бюрократов-чиновников. Сколько собиралось в России живицы – никто не знал.

Мусор, оставшийся от живицы, не пропадал. Вся эта щепа, кора, хвоя, прилипшие к живице, шли на смолокурение.

Смолокурение и сидка дегтя

Конечно, не так уж много лесного мусора, пусть и густо пропитанного смолистой живицей, оставалось от ее очистки. А смолы требовалось много. Хотя бы на осмолку деревянных корпусов морских кораблей и речных барок и лодок, да на смоленые канаты. Россия была главным поставщиком древесной смолы для Европы, для ее кораблестроения, главным образом в Англию, владычицу морей. Вообще, интересная картина с королевским флотом: лес русский, конопать русская, смола русская, канаты из пеньки русской, парусина русская, а флаг английский. Русская смола шла на экспорт в Англию и Голландию уже с середины XVI века, с 1562 года, через Печенгский монастырь, а с XVII века – через Архангельский порт. Из этого порта в XVIII веке экспортировали от 6 до 60 тысяч бочек смолы, а в период с 1797 по 1851 год вывозилось из Архангельска уже от 50 до 200 тысяч бочек на 85–300 тысяч рублей серебром, что составляло около 98 % русского смоляного экспорта. Колебания в объемах производства объясняются тем, что с возвышением спроса и, соответственно, цен на смолу быстро расширялось производство, предложение начинало превышать спрос, цены падали и производство сокращалось. А уж сколько смолы оставалось на внутреннее потребление, для речного и морского судостроения – никто не знал. Так что остатками от живицы обойтись тут невозможно. Поэтому вернемся снова к нашему полесовщику.

Естественно, что смолокурением заниматься можно было только в лесных губерниях, где лес и на исходный материал, и на топливо был дешевым, почти даровым. Основным районом производства смолы, поступавшей в Архангельск, было т. н. Поважье (по р. Ваге и ее притокам): Вельский уезд Вологодской губернии и Шенкурский – Архангельской. Так, в 1815–1843 годах из Архангельской губернии к порту поступало от 47 до 68 тысяч бочек, и из Вологодской – от 26 до 40 тысяч. В Вельском уезде целые деревни занимались смолокурением. По рекам Кулою, Ваге, в низовьях Устьи и Кокшеньги почти каждый крестьянин имел свою смолокуренную печь. Смолокурение здесь было настолько развито, что целые волости в лесных губерниях занимались выделкой глиняных кубов для смолокуров. В 50‑х годах XIX века в Вельском уезде крестьянам принадлежало 111 ямных, 63 корчажных и 624 кубовых смолокуренных «предприятий». В них выкуривалось до 15 тысяч пудов смолы на сумму от 11 до 35 тысяч рублей. В конце 20‑х – начале 30‑х годов XIX века в удельных деревнях Поважья поставкой смолы занимались 3334 семьи (около 13 336 душ мужского пола), в 1859 году – 4069 семей (17 894 души мужского пола), т. е. 27–30 % крестьян.

Живицу брали в течение нескольких