вчетвером отправляемся на пляж на целый день или на концерт в город, а ветер развевает наши волосы и все наши заботы развеваются на ветру. Свобода передвижения не ускользнула от меня, и я воспользовалась возможностью расслабиться на пассажирском сиденье, пока Александр вел машину. Ром и Харлоу заняли заднее сиденье, и я на мгновение задумалась, как Люк поместится там с ними. Я предположила, что мне придется забраться на колени Люка и Рома, если до этого дойдет, против чего я бы совсем не возражала.

— Куда мы едем? — спросила я, отметив, что дорога отличалась от той, по которой я помнила, как въезжал в академию. По мере того, как мы ехали, становилось все темнее, но я была уверена, что мы свернули налево, хотя должны были повернуть направо.

— В город, — ответил Александр, не глядя на меня. — Мы едем обратной дорогой. Так быстрее, но я буду осторожен, так что не беспокойся.

— С чего бы мне беспокоиться? — спросила я.

Все трое молчали, и я слышала рев двигателя впереди нас и шуршание шин по асфальту.

— Скажи мне. С чего бы мне волноваться? — я настаивала.

— Именно так ты ехал, когда разбилась, — наконец ответила Харлоу. — На самом деле, я думаю, мы довольно скоро доедем до поворота.

— Да, — сказал Александр, и я заметила, что его пальцы вцепились в руль. — Прости, Уиллоу, я не хотел тебя расстраивать.

— Мы всегда так ездим в город, — успокоил меня Ром. Это не помогло. Мой желудок все еще переворачивался, когда мы мчались по извилистой дороге среди деревьев. Солнце быстро садилось, и машина, казалось, с каждой секундой поглощала дорогу.

Александр сбросил скорость, и мы вошли в особенно крутой поворот. С одной стороны вырисовывались высокие деревья с черными очертаниями, а с другой — крутой утес, уходящий в чернильную темноту. Мне было интересно, как долго это продолжалось и как далеко я переворачивалась, прежде чем приземлилась после того, как съехала с дороги.

Я ничего не помнила. Ничего из этого не всплывало в сознании. Ничто не казалось знакомым, кроме трепета паники, который нарастал в глубине моего живота. Но было ли это из-за воспоминаний моего тела, или потому, что мне сказали, что это было то место, где я разбилась?

Я больше не могла понять. Снимать слои реальности и вымысла стало настолько сложно, что я не знала, что обнажаю с каждым откровением.

— Ты в порядке? — спросил Ром и потянулся, чтобы положить руку мне на плечо. Я положила свою руку поверх его и оставила ее так для успокоения. Пока я прикасалась к одному из них, я чувствовала, что присутствую и морально готова ко всему.

— Я не помню, — сказала я. — Ничего из этого мне не знакомо.

— Врачи сказали, что это нормально, — сказала Харлоу. — Ты не будешь помнить ничего, кроме основ. И мы почти преодолели худшую часть пути, так что ты справилась.

И в этот момент деревья расступились, и по обе стороны открылись широкие ровные поля.

Я тоже этого не узнала, но я поняла, что мне больше ничего не угрожает.

И мы были намного ближе к Люку и спасению его от всего мира.

Глава 8

— Сюда его привезли? — спросила я, когда мы остановились перед зданием, выглядевшим очень милитаристски. Оно было построено из серого кирпича, а на переднем фасаде были нарисованы эмблемы красным и оранжевым. Я их не узнала, но на одном был изображен рычащий лев и внизу были слова "за страну" на латыни, в то время как на другом были изображены два скрещенных меча со словами "за службу" на латыни под ними. Оно было трехэтажным, длиной в полквартала, приземистым и уродливым посреди красивых домов и элегантных башен города.

— Похоже на крепость.

— Это и есть крепость, — ответила Харлоу, наклоняясь вперед. — Это центр.

— Центр чего? — спросила я.

— Центр всего, — сказала она. — Центральное перевоспитание, содержание под стражей, тюрьма, как ни назови, все там. Это как единое целое для всего, что связано с преступлением, связанным с рождением Низшим.

— И как выглядит тюрьма Высших? — спросила я, скривив губы в гримасе от уродства всего этого места. Оно имело смутно угрожающую ауру и пахло едко, как дым, когда я открыла дверь.

Я оглянулась и заметила, как Ром и Александр обменялись понимающими взглядами поверх крыши машины сразу после того, как вышли.

— Что? — спросила я. — В чем дело?

— Тюрем для Высших нет, — ответила Харлоу, выбираясь с заднего сиденья. Она слегка пошатнулась, когда встала на ноги и отряхнулась, как будто хотела прогнать слабость в конечностях.

— Высших не сажают, им предлагают исправление, и они могут заплатить покаяние своей работой.

— А как насчет женщин? — спросила я.

— Они же не работают, верно?

— Их отправляют к мужьям в качестве наказания, — признался Александр с отстраненным выражением в глазах, как будто он не был готов признать, насколько нелепо это на самом деле прозвучало.

— Муж решает, что делать. Чаще всего ей урезают пособие и она теряет часть прислуги, так что ей приходится самой выполнять часть работы по дому.

— Это так отстало! — воскликнула я.

— Какая часть? — спросил Ром.

— Все это! Начиная с того, что Высшие легко отделываются, и заканчивая тем, что женщины становятся собственностью своих мужей! — закричала я. — Что, черт возьми, это за мир.

— Ты знаешь, что это за мир, — сказала Харлоу, она подошла ко мне и встала прямо передо мной. Она посмотрела мне в глаза, и я едва удержалась, чтобы не отвести взгляд от ее изможденных черт.

— Ты в этом мире, Уиллоу. Это твой мир. Почему ты продолжаешь вести себя так, будто не наслаждалась привилегиями этого мира с той минуты, как впервые сделала вдох?

Меня снова поразило, насколько странным казался этот мир и насколько сильно я не хотела быть его частью. Как сильно я не верила, что являюсь частью этого. Мне все казалось неправильным, то, как подчинялись женщины даже в классе Высших. Как Низших несправедливо наказывали за малейшие