Дверь с разбитой стеклянной вставкой в верхней половине была открыта. Внутри острый запах соевого соуса. В углу у входной двери стоял, прислоненный к стене, ручной ленточный пулемет калибра семь и шестьдесят две сотые миллиметра. Сошки были приготовлены, а лента нет. Она была в жестяной коробке, стоявшей рядом. В первом справа пустом кабинете прямо на полу лежали грязные матрасы у стен в два ряда, по шесть в каждом, и рюкзаки с нехитрыми пожитками, запасными магазинами, патронами россыпью, гранатами… В комнате слева была оборудована кухня с железной треногой и котлом у выбитого окна, костер под которым разводили прямо на полу, а дровами служила поломанная мебель. Возле входа у стены стоял длинный стол, захламленный грязной посудой, закопченными чайником и двумя кастрюлями, пластиковой бутылью с кукурузным маслом, большой упаковкой вермишели быстро приготовления, бутылочками из-под соевого соуса, полиэтиленовыми пакетами из-под риса… Рядом на полу стояли белые пластиковые канистры емкостью в пять галлонов (девятнадцать литров). Две пустые, а в остальных была вода. В следующем слева помещении стояли белая пластиковая канистра, заполненная на треть бензином, две полные с соляркой, наверное, для БРЭМ, и лежал свернутый, тонкий, пластиковый шланг. Дальше были пустые комнаты. Видимо, в здании находился только дорожный караул. Остальные жили в более комфортных условиях в другом месте. При этом меня не покидало чувство, что за мной следят.

Я отнес канистры с бензином и соляркой, бутыль с кукурузным маслом и пакет с вермишелью в пикап, стоявший с ключом в замке зажигания. Туда же закинул трофейные пулемет, винтовки, патроны, гранаты. У убитых ничего интересного в карманах не было, кроме крупно нарезанного табака в полиэтиленовых пакетах и зажигалок. Чуваки совсем обнищали, скатились до самокруток. После чего вылил воду из канистр и освободившиеся емкости заполнил соляркой из бронированной ремонтно-эксплуатационной машины. Топливо сейчас одни из основных товаров на обмен. Срезав с одного из убитых футболку, замочил ее в солярке на дне топливного бака БРЭМ. Горловина была широкая, моя рука просовывалась легко. Затем повесил мокрую ткань так, чтобы высовывалась малая часть, которую и поджег. Пламя, закоптив, живенько побежало по ткани.

Выехав на «додже» с территории базы, остановился на блокпосту, где выдернул из трупов стрелы и забрал трофейное оружие. Доехал до своего пикапа, спрятанного под эстакадой, перегрузил в него добычу, перелил из «доджа» бензин в канистру, добавив еще литров десять. Угнанную машину поджег, а на «гладиаторе» отправился к Джейн, которая чуть не заревела от радости, что я вернулся. Видать, изнервничалась, дожидаясь. Какая интересная у нее жизнь!

20

Последние километров семьсот до городка Бёрнс, в котором жила чета Фаулер, Джон и Линдси, дедушка и бабушка моей девушки, проехали по межштатной автомагистрали номер восемьдесят, никуда не сворачивая. Крупных городов больше не попадалось. Это территория фермеров, стопроцентных реднеков, у которых в жизни две радости — любовь к кукурузному виски и ненависть к горожанам. Пронесшийся мимо дорогой пикап провожали взглядами и, наверное, пожеланиями всего наилучшего на том свете.

Городок Бёрнс находился справа по ходу нашего движения на высоте километра полтора над уровнем моря. К нему вела асфальтная дорога с двумя полосами в каждую сторону. Из слов Джейн я понял, что это по русской классификации село на сотню-полторы домов, потому что имелась лютеранская церковь. Всего четыре двухэтажных строения — начальная и средняя школа, таун-холл (сельсовет), пожарная часть и агентство «Бернс страхование». В последнем было еще и отделение банка «Уэллс Фарго», сейчас закрытое. В общем, типичный образец одноэтажной Америки.

По словам Джейн, здесь живут типичные «хиллбилли». Это прозвище можно перевести, как «Бил с холма», а по-русски «Член с бугра». В сравнение с ними реднеки — интеллектуальные джентльмены. В Аппалачах по большей части оседали простые переселенцы из Ирландии и Шотландии, для которых главным достижением цивилизации был самогонный аппарат. Пить, курить и драться они начинали раньше, чем говорить, причем их первые слова были ругательствами. На обоих побережьях, но особенно в Калифорнии, над ними постоянно стебались. Устанут перемывать кости реднекам, переходят к хиллибилли, потом опять к хиллибилли и еще раз и только тогда возвращаются к реднекам. Те в свою очередь считали жителей побережий заносчивыми олухами, которых развести, как два пальца обоссать. Как по мне, правы обе стороны.

Мы подъехали заполночь. Фонари на улицах не горели, и в домах было темно. Джейн не сразу сообразила, куда надо ехать. По ее просьбе я остановился на крайней улице возле въезда на территорию школы.

— Выйду, сориентируюсь. В темноте всё не так, — сказала она, открывая дверцу.

В салоне загорелась лампочка, осветила нас, поэтому, когда девушка оказалась снаружи, из темноты послышался строгий мужской голос:

— Зачем приехали?

Черт возьми, а я был уверен, что все попрятались по норам и не дышат.

— Я Джейн Фаулер, внучка Джона и Линдси. В темноте не пойму, как к ним проехать, — ответила она.

— За футбольным полем поверните направо на Южно-вайомингскую авеню. После второго перекрестка будет третий дом слева, — сообщил тот же голос.

— Четвертый, — поправил другой мужской голос. — Он под углом к дороге, не перепутаете.

— Вспомнила! Спасибо! — поблагодарила Джейн и вернулась в машину.

Нужный дом мы нашли. Он, действительно, располагался под углом к дороге. Подъезд главному входу и закрытому гаражу заасфальтирован. Я остановился неподалеку от белого крыльца под навесом, не выключая фары.

— Выйди, покажись, а то без света не поверят, — предложил Джейн.

В одном окне колыхнулась штора. Значит, свет автомобиля разбудил хозяев.

Девушка зашла на крыльцо, постучала в дверь, громко сообщив:

— Дедушка, бабушка, это Джейн! Я приезжала к вам четыре года назад с родителями!

Она повторила это еще раза три прежде, чем дверь открылась. Дальше были охи-ахи, сопли-вопли. Наконец девушка вспомнила обо мне и представила своим спасителем и бой-френдом, немного смутив родню, потому что шестнадцати лет еще не имела. Пришлось им списать это на войну.

После того, как я выключил фары, хозяева использовали фонарик с аккумулятором, который заряжался от сети. Свет в Бернсе включали в шесть утра на три часа, потом еще два раза в полдень и шесть вечера. У двери стоял прислоненный к стене дробовик. Значит, здесь тоже не очень спокойно.

При свете фонарика дедушка выглядел моложе своих шестидесяти трех лет и рукопожатие было крепким. Бабушка показалась мне типичной клухой с уровнем интеллекта не выше навозной кучи. Она тут же решила нас накормить, но как-то