Шрифт:
Закладка:
И СНОВА МАКРЕЯ изучали и допрашивали. На этот раз осмотр был более глубоким, детальным и тонким, чем все, что он испытал раньше. От ученого не ускользнуло абсолютно ничего. Радж был, по крайней мере, так же компетентен, как доктор Андерсон, чтобы исследовать психическое здоровье испытуемого, и гораздо более компетентен, чтобы изучить его характер, склонности, образ мыслей и общие знания, а также сформировать точное мнение о его личных особенностях. Сам Алан потом описал это как процесс полного выворачивания наизнанку.
Еще до того, как осмотр был закончен, он очень привязался к профессору. Научная работа научила Раджа подходить к предмету изучения без предубеждений, и под влиянием его сочувственной манеры Макрей раскрылся и разоткровенничался так сильно, как он никогда не считал возможным прежде. Затем разговор перешел на радиоустановку на станции, и Алан обнаружил, что об этом предмете, который он знал лучше всего, его знания были невелики по сравнению с тем, что знал его экзаменатор. Стэнли расспрашивал его по всем деталям, хотя они явно не имели отношения к делу.
НАКОНЕЦ, ОНИ ПОЧТИ слово в слово повторили сообщение «голоса». О самом голосе тоже было задано бесчисленное множество вопросов. Особенно много Алана расспрашивали – он понятия не имел почему – о каких-либо странностях, касающихся акцента или ударения на различных слогах и об изменениях в интонации его загадочного собеседника. Макрей, без сомнения, был в состоянии разумно ответить на эти вопросы, быстро понимая их смысл, тем более что сам был двуязычным. Он заметил, что профессор, казалось, был доволен, узнав, что, хотя артикуляция и произношение венерианца были правильными, его интонация была заметно однообразной, слишком спокойной, что делало стиль его речи довольно монотонным. Главная же особенность его речи, добровольно выложенная Макреем, заключалась в том, что каждая его фраза, казалось, резко обрывалась, без понижения голоса, как будто на самом деле говорящий собирался добавить после нее что-то еще.
Наконец, когда разговор, казалось, был закончен, Алан сам отважился задать вопрос, к какому выводу пришел его собеседник, если ему вообще удалось сделать какие-либо выводы.
– Я пришел к нескольким выводам, Макрей, и так как я заметил, что у вас есть опасение, как бы люди не стали сомневаться в вашей искренности, позвольте мне сразу же сказать, что для меня это невозможно, – заверил Стэнли молодого человека. – Даже при самом большом желании обмануть вы не смогли бы ни на минуту ввести меня в заблуждение в этом вопросе.
– Этот голос на самом деле говорил со мной? – нетерпеливо спросил Алан.
– Несомненно. Нет ни малейшей вероятности, что вы сами в этом заблуждаетесь, – ответил профессор.
– Как же я рад, что пришел на эту встречу с вами, сэр! – воскликнул Макрей со вздохом облегчения. – И все, о чем я прошу сейчас – это забыть все это дело, голос, остров и все остальное.
– Тогда вы просите слишком многого, мой мальчик! – ответил Радж с улыбкой. – Сказать вам, как сильно вы меня заинтересовали? Лучший способ сделать это – рассказать вам о моем намерении, которое только что у меня сформировалось. Я собираюсь посетить станцию X и возьму вас с собой!
ЕСЛИ БЫ В НАЧАЛЕ ХХ века был задан вопрос, кто является самым выдающимся ученым этого времени, девять из десяти ответили бы: Стэнли Радж. Отличительной чертой его характера была открытость. Если бы он был, к примеру, церковным сановником, его терпимость привела бы к скандалу. И даже в научных кругах на него время от времени бросали косые взгляды из-за этого качества. Некоторым из его собратьев было неприятно, что человек, чьи научные достижения и труды невозможно было опровергнуть и чье положение было неоспоримо, баловался с этим, по их мнению, нечистым делом, осмеливался утверждать возможность существования того, что не могло быть помещено под микроскоп.
Ценность его научной работы признавалась, поскольку она была неоспорима, а его склонность к спиритуализму рассматривалась как слабость, странная на фоне остального тонкого интеллекта. Посторонние же, не связанные с наукой узколобые, считали, что у него должен быть хоть какой-то недостаток.
Профессор отнюдь не был тонкокожим, но мало кто смог бы не раздражаться, пусть даже слегка, слушая насмешки. Стэнли прекрасно понимал, что именно так люди относились к его психологическим исследованиям и что результаты, которые он считал проверенными, были встречены с нескрываемым недоверием. Он знал также, что его трактат об обитаемости Марса был встречен весьма холодно. Свое собственное мнение об универсальности жизни и о том, что она будет обнаружена, если это в принципе будет возможно сделать, там, где условия, необходимые для органической химии, делают ее существование реальным, Радж держал при себе. То, что такие условия имелись на Марсе и, вероятно, на других планетах, он считал вполне установленным. В этом отношении Стэнли был не одинок, но многие ученые не были в этом уверены.
В УСЛОВИЯХ ТАКОГО разделения мнений в научном мире можно было не удивляться, что, когда дело Макрея было доведено до сведения Стэнли Раджа, тот с энтузиазмом взялся за него. Чем больше профессор размышлял над рассказом Алана, тем сильнее разгорался его интерес. Изучив Макрея, он убедился, что никакого преднамеренного обмана не было, а особые условия, в которых происходило общение оператора с венерианцем, казалось, совершенно исключали любые объяснения, кроме того, которое было выдвинуто. Радж был настолько убежден в этом, что сразу же решил продолжить расследование на месте, несмотря на его отдаленность.
– Я собираюсь посетить станцию X, – сказал он, – и возьму вас с собой!
Ответ Макрея удивил его.
– Нет, сэр! Все остальное, что я могу сделать, чтобы угодить вам, я сделаю, но я никогда, никогда больше не ступлю на этот остров, – запротестовал молодой человек.
– Что за вздор! Ну же, парень, я не могу представить себе ни одно существо на Земле, которое не ухватилось бы с жадностью за такой шанс сделать себя вечно знаменитым. Вы уже убедили меня в правдивости вашего рассказа, но уверяю вас, других вы так легко не убедите.
– Я ничего не могу с собой поделать, сэр, – сказал Макрей с тихим упреком, – и мне действительно очень жаль, что я вас разубеждаю.
– Но вы можете и должны помочь мне в этом деле, – заявил профессор. – Вы должны понимать это, потому что до тех пор, пока не будет проведено расследование, я принимаю вашу версию, но это еще не доказывает ее. Это просто побуждает меня взять вас с собой на место и провести там время, необходимое для ее подтверждения.
– Я сожалею, сэр, очень сожалею, что…
– Итак, Макрей, – прервал профессор Радж Алана, – в этом вопросе я не потерплю отказа. Вы должны немедленно отказаться от всех причудливые возражений, которые могут у вас возникнуть. Я получу приказ от Адмиралтейства, и это все уладит.
