— Что случилось? — растерянно спросила её Поля, оглядываясь. Может, авария на дороге, а девушка вылезла из машины и сюда пришла? Но нет, одежда в порядке, крови нет, и шума никакого нет с улицы — была бы авария, уж кто-то бы да кричал сейчас из прохожих…

— Вашего мужа из тюрьмы освободили, а моего забрали! — ревела девушка.

— Давай-ка в дом проходи, — позвала её Поля, сразу начав ей сочувствовать. Уж такие переживания после событий последних дней она точно могла понять. — За что забрали? И причём тут мой муж?

Вера Бондарь рассказала, что мужа искал молодой парень. А потом Шанцева и Алироева освободили, а мужа Веры арестовали.

— Он же ничего не рассказал Филимонову про того парня, что приходил… Вот он и смог помочь ваших освободить, — сквозь слёзы говорила Вера. — Пусть он и моему поможет, пожалуйста! Федя ни в чём не виноват. У нас ребёнок маленький… Филимонов ему руки выкручивал, обещал, что его посадит, если бумаги не подпишет на вашего мужа. Что я с ребенком одна останусь, сын будет расти, а ему будут говорить, что отец у него зэк…

Аполлинария вспомнила, каково ей было самой, когда мужа арестовали. С другой стороны, сложно было сочувствовать тому, ложные показания кого позволили забрать ее Ахмада в тюрьму. Ее буквально разрывало из-за этого противоречия.

Решила, наконец, что Бондарю сочувствовать не может, а вот жене его и ребенку — вполне. Как бы она не хотела оградить сына от просьб посторонних людей, но, глядя на эту хрупкую, миниатюрную девушку, она поняла, что отказать ей не сможет.

— Я попробую помочь, — пообещала она, — попробую поговорить.

* * *

Москва, Котельническая набережная.

Вернулись домой поздно, дети уже спали с Галией, меня Загит уже встречал. Накормил, легли спать, а мне не спится, несмотря на то, что за день вымотался.

Думал, как же удачно вышло, что я эту тему с поисковыми отрядами поднял… Сатчана вот намного лучше узнал, не таким и прожженным коррупционером он оказался. Вроде и мажор, а все же наш, советский человек, не совсем оторвался. Осталось выяснить только, не было ли это с его стороны минутной слабостью, или он и в самом деле пойдет к Захарову и Бортко с этим предложением, профинансировать за счет теневых доходов группировки такое благое дело. Если пойдет, то, интересно, как они отреагируют? Одобрят идею, или сочтут ее странной блажью молодого да необтёсанного партократа?

Но если одобрят… Получится, что по всем показателям не зря я к ним во все эти дела полез. Иметь связи и деньги — это необходимо, как жизнь показала, вот даже совсем недавно на примере Ахмада, но вот эта затея с отрядами — намного важнее. За такое мне любые грехи отмолятся… На две жизни вперед…

Утром в четверг уже собирался в университет, как раздался междугородний звонок. Звонила мама.

— Сынок, ты извини, что тебя опять беспокою, вчера приходила Вера Бондарь, говорит, мужа её арестовали. — смущаясь, начала рассказывать она. — Говорит, ты был у него. А теперь наших выпустили, а Федю Бондаря посадили.

— Постой, так они на него всех собак решили повесить? — поразился я. Вспомнил его во дворе дома, его затравленный взгляд, ребёнка рядом… — Да что ж у нас всё так через одно место-то⁈ — вырвалось у меня.

А сам подумал, что, видимо, недостаточно хорошо наши брянских пнули. Очевидно же, что, раз Бондаря арестовали, то Филимонова выгораживают… Нет, такое им спускать с рук я не готов… Позволить этой сволочи возглавлять и дальше милицию Святославля, списав все на того же парня, которого и до этого он лично подставил…

— Можно им как-то помочь? — спросила мама. — Понимаю, что ты и так очень много для нас сделал…

— Попробую, мам, — пообещал я и мы попрощались.

Чёрт! Молодой парень совсем! Эти уроды сейчас и ему жизнь сломают, и жене с ребёнком. Что ж делать-то? Кому звонить?

* * *

Святославль. Механический завод. Кабинет директора.

Александр Викторович не стал брать отпуск, решил, что за работой быстрее забудется всё пережитое. Но куда там… забудешь быстро такое… мысли нет-нет, да возвращались к этой мерзкой истории. Ну и казалось, что все вокруг теперь на него совсем иначе смотрят, чем до этой истории. Что там казалось, на самом деле, так и было. Каждому рабочему любопытно же взглянуть на директора, который в камере посидел, вполне возможно, что и за дело, но как угорь вывернулся.

Ахмад, похоже, умнее его оказался, что уехал. Вспомнилось, как у Конан Дойля чуть не сошедшему с ума из-за собаки Баскервилей аристократу доктор для успокоения нервов прописал путешествие. Вон, даже в художественной литературе дали вполне здравый совет… Мог и раньше вспомнить да прислушаться…

Но Ахмад намного больше вспоминался ему сегодня по другому поводу. Не давали директору покоя слова Ахмада, что нет никакой справедливости.

Нифига! Врёшь! Есть справедливость, — сам с собой размышлял Шанцев. — Мы сами справедливость!

Но тут же, сообразив, что жизнь эти красивые слова уже опровергла, директор приуныл.

Связи, связи… Всю жизнь он думал, разве честному человеку нужны связи? А вот, получается, нужны и надо было лучше поддерживать отношения с бывшими однокурсниками, с бывшими одноклассниками… Всё работа, всё дела, а как припёрло, так жене и за помощью позвонить некому, кто готов реально помочь, а не просто делал вид всю дорогу, что друг. Все, кому позвонила из друзей последних лет, просто добрыми словами отделались, ни один задницу не поднял, чтобы ему помочь… Брезгливо отстранились в сторону, чтобы об его уголовное дело самим не запачкаться…

Получается, только старые друзья могли бы выручить в такой ситуации, с кем учился вместе. Только им дело есть. А он, в запарке вечной со своей директорской должностью, и на ежегодные встречи выпускников сколько уже лет не ездил? Девять, десять?

И Филимонов с Вагановичем… Неужели им это так и сойдёт с рук? Замнут же сволочи, чует он, что замнут всю эту свою аферу, спустят на тормозах… А как им помешать это сделать? Ну не к пацану же Алироевскому опять обращаться. Директор представил, как он звонит Пашке, недавнему помощнику в бухгалтерии его завода на полставки, и просит помочь завершить дело с Филимоновым и Вагановичем, и ему стало худо от такого варианта.

Шанцев достал свою записную книжку, твёрдо намереваясь возобновить старые