Шрифт:
Закладка:
Правда, параллельно он послал сторожа к кому-то и велел собрать немедленно в школе ребят по целому списку. Как старый сторож их обежит? Да как он их всех запомнит?
Увидев, что я достаю фоторужьё, Николай Николаевич попросил пять минут переодеться. Когда он вышел в белой рубашке и чёрном костюме, вся грудь в орденах и медалях, я сразу понял, почему тут так трепетно относятся к останкам павших воинов.
— Готов, — кивнул он и мы поехали к школе.
К нашему огромному удивлению, нас уже ждали. И дети, и взрослые. А люди подходили и подходили. Многие, прямо, бегом бежали по улице.
Когда вокруг нас собралась стихийная толпа, я поднялся на школьное крыльцо и сказал, что работаю в Верховном Совете. И что в Комитете по миру получили их письмо. Что мы всем Комитетом читали его вслух с огромной благодарностью за всё, что они делают для сохранения памяти погибших героев.
Многие украдкой вытирали слёзы с щек. Жива еще память об ужасах войны, да о погибших… Если честно, меня и самого пробило на сентиментальность. Говорил и говорил, искренне, от души, и люди это чувствовали, какое великое дело они делают. И как важно всем, потерявшим своих близких в той ужасной войне, знать, где и как они погибли, и где захоронены…
Директор школы поблагодарил меня за высокую оценку их скромного вклада в общее дело и пригласил всех в школьный актовый зал.
Но сначала, я попросил его позволить мне сделать несколько фото. Во-первых, тех ребят, кто непосредственно участвует в таких мероприятиях. Во-вторых, попросил взглянуть на захоронение.
Основная братская могила у них была создана ещё в начале пятидесятых годов. В неё перенесли останки из трех разных братских могил. Всего там, как нам сказали, теперь похоронено более тысячи человек.
Мы с Сатчаном стояли, реально потрясённые. Сколько же солдат и офицеров погибли на не такой и большой территории… Я сделал групповые фото школьников с директором и несколькими учителями на фоне обелиска, и мы пошли обратно в школу.
Мы больше часа обсуждали с местными, как работает их инициатива. Как оказалось, из более чем тысячи человек, были опознаны только десять процентов….
Выяснились и некоторые подробности, например, что у черных копателей очень ценятся немецкие медальоны. Оказывается, немцы их скупают через посредников…
В общем, съездили мы очень плодотворно, информации собрали и впечатлений набрались. Но в целом, от поездки ощущение осталось очень удручающее.
— Десять процентов, — проговорил я, взглянув на Сатчана, когда мы уже возвращались назад. — Всего десять процентов…
— Да-аа, — задумчиво кивнул он. — Знаешь, у нас очень много формализма в деятельности комсомола. От многих инициатив смертельно скучно и нам, когда организовываем, и комсомольцам, что в них участвуют. А вот это — это другое, настоящее. В таком вот деле я всей душой готов поучаствовать. Печатай быстрее свою статью. Если в Кремле эту инициативу не подхватят, то мы сами будем работать, где достанем. Поговорю тогда с Бортко и Захаровым, чтобы часть денег из наших фондов выделить на такую вот активность…
— Правда? — несказанно обрадовался я.
— Ну да. Деньги с собой в могилу не заберешь, сколько нам надо-то? А на такое дело если выделим, хоть понимать будем, ради чего живем вообще.
Глава 6
* * *
Святославль. Дом Шанцевых.
Вернувшись ни с чем от Алироевых, Александр Викторович расстроенно рассказал жене, что у Ахмада самого такие же проблемы, не знает, что пасынку дарить, поехал вот в Чечню с роднёй обсудить и денег занять.
— К моему удивлению выяснилось, что Ивлев за год с хвостиком умудрился решить в столице все основные проблемы советского человека — и жилье свое у него есть, и машина, и гараж… дачи только нет, но помнишь, Эльвира по его настоянию переехала в частный сектор под Москвой, так что там у них теперь и вариант дачи тоже есть… Я, когда его Эльвира ко мне на завод привела, понял, что парень умный, но что настолько — кто же мог подумать-то! — сказал озадаченно он жене, терпеливо его выслушавшей.
— А ты только ушёл, так я сразу и сообразила, что ему подарить, — положила перед ним она, улыбнувшись, деревянную коробочку.
Шанцев прекрасно знал, что там лежит, не первый раз видел этот футляр. Фамильная вещица, доставшаяся Наталье от бабушки, которая то ли сама была дворянского рода, то ли муж её. Революция всех уравняла. Но остатки былой роскоши передавались в семье жены из поколения в поколение. А жене приходилось тщательно всю жизнь следить за тем, чтобы история про дворянские корни нигде не всплыла. Ее мать вообще была вынуждена бежать из Ленинграда в отдаленную деревню в Сибири, «потеряв» все документы. И до конца жизни больше всего, до обморока, боялась встретить кого-то из знакомых по прежней жизни… куда бы ни выходила, глубоко куталась в платок, как старая бабка, даже когда была еще молодой и красивой. Жестко в двадцатых и тридцатых годах обходились с дворянами, очень жестко…
Александр Викторович открыл коробочку и бережно вытащил маленькое аккуратное жемчужное колье в одну нитку. Маленькая розочка по центру из белого металла была усыпана мелкими белыми камушками, в семье жены считалось, что это бриллианты. Скорее всего, так оно и есть…
— Не жалко отдавать, Наташ? — с сочувствием спросил он.
— За то, что ты на свободе остался? Вот совсем не жалко, — улыбнулась она. — Ты на свободе, ты снова директор. Мне будет стыдно жалеть подарить эту вещицу жене Павла за такое… Что бы я без тебя делала?
— Так-то да… Знала бы ты, как мне не по себе от того, что нас с Ахмадом от тюрьмы этот пацан спас. И если бы Ахмада со мной вместе не прихватили, то, надо думать, Пашка и не почесался бы вообще. Кто я ему… Сидел бы и сейчас…
Шанцевы переглянулись и грустно рассмеялись.
* * *
Святославль. Дом Алироевых.
Аполлинария осталась дома одна, но настроение было хорошее. Всё самое страшное позади. Ей даже думать не хотелось о тех днях, когда Ахмад был в милиции. Она хлопотала на кухне, когда в дверь постучали.
На пороге стояла невысокая, худенькая девушка. Увидев Аполлинарию, она начала рыдать.
— Помогите,
