– Как вы выдерживаете? – срывающимся голосом спрашивает вдова. – Работая здесь, видя все это? Как заставляете себя снова и снова садиться в поезд?

Стюард потирает подбородок, но не смотрит в окно.

– Ко всему привыкаешь, – не слишком убедительно отвечает он.

– Странно, – говорит вдова. – Я много читала о Запустенье, но все равно не ожидала… Это напоминание людям, нам самим, о том, что…

Она умолкает на полуслове.

«Напоминание о том, что все может пойти не по плану», – мысленно заканчивает за нее Грей.

Тень

У Вэйвэй день проходит в вихре хлопот и повелительных выкриков. Всегда появляется еще одно задание, которое нужно исполнить: вымыть пол, начистить латунную фурнитуру, найти пропавший багаж, разбудить и поторопить пассажиров. Ее роль в поезде не очерчена так четко, как у стюардов, кондукторов, кочегаров, машинистов и охранников, и это ужасно раздражает, потому что дела не заканчиваются никогда, но зато можно попасть в любую часть поезда, объясняя, что бежишь по чьему-то важному поручению.

Мысли перескакивают с одного на другое.

«Что ты видела ночью?»

Ничего. Просто игра света, следствие нервозности пассажиров.

«Или это была игра твоего воображения?»

Нужно отнести гору подносов в первый класс и перемыть еще большую гору грязной посуды.

«Глаза в темноте».

Она врезается с разбега в стюарда посреди столового вагона, забрызгивает чаем его униформу и забывает прихватить тряпку из служебного вагона. Стюарды ругают ее, и даже Аня Кашарина отчитывает за беззаботность и прогоняет из кухни половником.

В жилом отсеке команды висит огромный плакат с приветливым молодым человеком в униформе компании и текстом: «Вы как-то странно себя чувствуете? Не можете что-то вспомнить? Обратитесь к врачу!» Вэйвэй проносится мимо с опущенной головой.

«Не говори никому!» – шепчет она плакату.

Вот только в голове эхом повторяется утренний вопрос Марии Петровны: «Это правда, что вы ничего не помните?»

И раньше случалось, что рейс оставлял смутные, не внушающие доверия воспоминания. Один раз весь поезд охватила такая сонливость, что пассажиры уткнулись лицом в тарелку, а команда задремала на своих постах. И только кочегары день за днем, не смыкая глаз, кормили ненасытную топку паровоза. Обсуждая этот случай с капитаном, врач предположил, что от напасти, поразившей весь состав, кочегаров уберег жар. Но среди команды ходили слухи, что Запустенье просто «поняло». Не дало кочегарам уснуть, потому что они кормили паровоз – такой же голодный, как и само Запустенье. Подобное понимает подобное. «Родство, вот что это такое», – говорила Аня Кашарина, имеющая склонность к мистике, хотя она, конечно, не сказала бы этих слов при Воронах. В том рейсе все видели одинаковые сны. Как шли по снегу, не оставляя следов. Из темноты за ними наблюдали глаза. В другом рейсе обитателей поезда одолело странное желание рисовать. Они изображали на стенах удивительных существ, уверяя потом, что никогда не видели похожих. Компании пришлось немало потрудиться, чтобы эта история не вышла за пределы поезда. Администрация мгновенно разобралась с теми из команды, кто не умел держать язык за зубами.

Но последний рейс был совсем другим. «Это правда, что вы ничего не помните?»

Одна лишь пустота там, где должны быть воспоминания. Когда же Вэйвэй словно бы очнулась от сна без сновидений, она увидела, что поезд приближается к Стене и станции «Бдение». Увидела, что все зеркала в поезде разбиты, лакированное дерево на стенах изрезано полосами и спиралями.

Вэйвэй потирает выпуклый шрам на правой ладони. Некоторые пассажиры так и не оправились. Их разум распался на фрагменты, как в калейдоскопе, который изготовил для нее когда-то мастер-стеклодел. Непрерывно меняющиеся узоры невозможно удержать в памяти. К моменту прибытия в Пекин трое пассажиров третьего класса скончались.

Она замирает на месте и сердито смотрит на улыбающегося с плаката человека. Нет, у нее с головой ничего не случилось. Но в складском вагоне прячется что-то чужое. Кто-то чужой.

Случись такое раньше, она бы отправилась прямиком к Профессору, зная, что он не засыпает допоздна, сидит, склонившись над своими книгами в свете последней на весь вагон непогашенной лампы. Зная, что он выслушает с предельным вниманием, не перебивая, не вздыхая и не поглядывая на часы, и после этого разговора все ее тревоги растают, словно дым от горящей палочки с благовониями. Профессор не станет убеждать ее, что в тайнике под крышей ничего нет, а просто предложит пойти туда вместе и проверить.

Но в этот раз Вэйвэй не пойдет его искать. Раз уж Профессор покидает ее, нужно готовиться к тому, что его здесь больше не будет.

Вытряхнув из головы эти мысли, она берет в столовой для команды флягу и наполняет водой. Просто на всякий случай. Потом хватает с тарелки кусок хлеба и кладет в карман. Но вдруг чувствует давление на лодыжку и опускает взгляд на Диму, уставившегося на нее с надеждой в круглых янтарных глазах.

– Коты не едят хлеб, – говорит Вэйвэй, хотя и прекрасно знает, что он с удовольствием проглотит что угодно.

Она садится на корточки, гладит густую серую шерсть, ощущает под ладонью успокаивающее урчание. «Наш безбилетник», – улыбается мысленно.

Пять лет назад, сразу после отъезда из Москвы, кота нашли в столовой для команды. Худющий – кожа до кости – он уплетал что-то, упавшее со стола. Это был трудный рейс – грозы над дорогой, тени на горизонте, – но кот беззаботно расхаживал по коридорам, совсем как дома. И хотя капитану не понравилось, что в поезд пустили животное, даже она примирилась и с восторгом смотрела, как «безбилетник» гоняется по коридору за солнечным зайчиком. Одна из поварих назвала его Дмитрием, Димой, в честь своего дедушки с точно таким же вечно голодным взглядом.

– Хочешь сделать что-нибудь полезное? – спрашивает Вэйвэй, и кот трется головой о костяшки ее пальцев.

Капитан – во всяком случае, та капитан, которую они знали, – безбилетников не жаловала. В прежние годы находились отчаянные головы, готовые попытать счастья, несмотря на высокие штрафы. Люди, считающие, что риск того стоит. Однажды, когда Вэйвэй было то ли пять, то ли шесть лет, она играла в багажном вагоне. Это было самое начало путешествия, поезд еще не добрался до Стены. Стояла зима, рельсы покрылись льдом, мороз рисовал узоры на окнах.

Там, в багажном вагоне, под грудой парусины прятался человек. От него пахло потом и спиртным, поэтому Вэйвэй и нашла его, разворошив тяжелые слои ткани, чтобы добраться до чего-то необычного, чему, как она прекрасно понимала даже в том возрасте, здесь не место. Она помнит, как его пальцы обвились вокруг ее запястья, помнит зловонное дыхание. «Меня здесь нет, – прошептал он. – Поняла? Меня здесь нет». Он расстегнул куртку, и Вэйвэй заметила под ней блеск ножа.

Она