обе Каяшевы характеризуются положительно. Ирина Владимировна, по отзывам соседей, жила не по возрасту замкнуто, мать в основном посещали медработники, что понятно в связи с состоянием ее здоровья.

– Гости?

– Бывали, но редко, в основном вечерами и по выходным.

– Застолья, ссоры, драки?

– Без шумных застолий, ссор и драк, долго не засиживались, пришли – вышли.

– Дворника, дежурного по подъезду или кто там у них, опросили, что говорит? Одни и те же или разные? Участковый…

Тут Чередников, который незаметно задремал, проснулся:

– Я.

– Ты? – уточнил Филатов. – Откуда?.. А, ты ж у нас этот, – он перемахнул несколько листов в блокноте, – с дачи в Морозках?

Чередников открыл было рот, но ответить не успел, полковник разрешил:

– С тобой потом, спи пока. Вадим Юрьич, ты где?

Тот, убедившись, что все замолчали и можно продолжать, возобновил неторопливую речь:

– Дежурных по подъезду опросили. Согласно их показаниям, посетителей бывало немало, но по преимуществу одни и те же, при необходимости готовы опознать. Вообще же, Макар Иванович, я полагаю, что пострадавшая во внерабочее время принимала частные заказы по пошиву.

– На чем конкретно основано предположение?

Лапин поднял руку.

– Да, что у тебя?

– Я, Макар Иванович, тоже хотел бы выдвинуть эту версию. На службе подтверждали склонность Каяшевой к переработкам, даже рвачеству.

– А причины?

– Она на что-то сильно потратилась, несколько раз обращалась в кассу взаимопомощи, но аккуратно расплачивалась. Также подтверждали, что к ней наведывались посторонние в рабочее время, и не раз.

– Бабские сплетни? Ты же сам про Оралову и производственные конфликты толковал.

– Я добавлю, – невозмутимо продолжил Дементьев, – по результатам отработки дома имеется такого рода подтверждение.

Он, подойдя к руководству, положил на стол записную книжку, красивую, из лаковой красной кожи. Филатов, перелистывая страницы, одобрил:

– Вот это дело другое, это не домыслы. И-и-и-и, сколько тут всяких! Если ваши соображения верны, то, надо думать, что это все – клиентура.

– Рвачество чистой воды, а то сто пятьдесят третья, – подал голос чернявый, цыгановатого вида товарищ в штатском. Взбитые черные волосы частью лезли на высокий лоб, частью уже покинули его, под ним же глубоко посаженные глаза позыркивали из-под бровей нагло, торчал, как у Буратино, длинный и острый нос.

– Возможно, что родственники, – заметил Дементьев.

– Она ж единственная дочь у родителей, так? Откуда столько родственников…

Филатов кашлянул, чернявый замолчал.

– Товарищи, книжку отработать. Понятно, тут пол-Союза. Коды телефонные проанализировали, может, какие-то основные края прослеживаются?

– Помимо Москвы и Ленинграда превалирует Крым, Кавказ и Закавказье, – доложил Дементьев.

– Вижу, вижу… Тридцать пять – это Ялта, тридцать два – что это?

– Тбилиси.

– Точно. Да-а-а-а, а вот это Кишинев, а вот и тридцать шесть – это что?

– Вентспилс, Латвийская ССР, – подсказал Лапин.

– Работала дамочка с размахом, – снова вставил с места цыганистый, – я удивляюсь, куда ОБХСС смотрит.

– Ты поучи тут, поучи столичных работать, – осадил полковник, но беззлобно. – Кстати, о родственниках: ты запросил загс, изучил метрики?

– Все сделано.

– Так доложи как положено, – посоветовал Филатов. – На смежников потом попеняешь.

– Есть, – вроде бы по уставу ответил цыганистый, а все равно как будто непочтительно, точно прервал старшего. Поднялся, чуть растягивая слова, начал излагать:

– Как уже верно было замечено, Ирина Владимировна Каяшева была единственная дочь, незамужняя. Отец, Владимир Александрович Каяшев, скончался, мать, Вероника Матвеевна, погибла вместе с дочерью при пожаре, имевшем место…

– Это как раз понятно, довольно, – прервал полковник, поморщившись, и потряс красной книжечкой. – Понятно, что не отработано. Вот возьми, Гоманов, и покажи, как и куда надо смотреть. Подключайся, раз все равно освободился. Ты ж освободился?

– Так точно.

– Вот и приступай. Вот наш новый сотрудник как раз тебе подмога будет, – он кивнул на Чередникова.

Дементьев подал голос:

– Очень правильное решение, подмога нужна, тут больше тысячи номеров.

– Ну так и активизируйтесь, работайте. – Полковник глянул на толстое запястье. – Так, все свободны, кроме товарища лейтенанта Чередникова. Останься ненадолго, хочу уточнить кое-что.

Все моментально ушли, Шурик остался. Филатов отодвинув стопку, представленную Дементьевым, развязал шнурки какой-то другой папки, проглядывая в ней бумаги.

«Неужто мое дело?» – догадался Чередников и невольно загордился: ничего себе, не особо-то и тощенькое.

Полковник некоторое время читал, сдвинув брови, точно не разумея написанное, и, наконец, поднял глаза.

– Так-с. Желаю выяснить пару вопросов. Видишь ли, лейтенант, включили твою личность в следственную группу сверху, не интересуясь, нужна ли она мне. Особо не спрашивали. Что-то подсказывает, что голова у тебя местами варит, но мне бы понять сразу, кто ты, что ты. Фамилия твоя в главке неизвестна.

Полковник перелистнул несколько бумажек.

– Крылова с Арбата я знаю, да и Макаров мне знаком, опытные были оперативники. Адвокатура меня смущает: во-первых, как ты туда угодил, во-вторых, зачем, в-третьих, как ты после нее на земле очутился? И главное: за что тебя выгнал Моисеич?

– Он меня не выгонял, – со скромной гордостью возразил Чередников, мимоходом удивившись, как глубоко простирает Беленький щупальца свои во все дела. – Я сам ушел на следствие.

– Как матрос Железняк, – поддел полковник, – шел на следствие – осел в Морозках.

Саша обиделся: что он, в самом деле? Куда направили, туда и пошел.

– Хорошо, неважно, – утешил Филатов. – Как попал туда: по идейным соображениям или просто рядом с домом получилось?

Шурик, который сызмальства привык кататься в Москву ни свет ни заря, обиделся окончательно:

– Я в Зеленограде живу, а юрконсультация, как вы знаете, на Безбожном.

– А, это не увидел, не гневайся. Ну а что тебя понесло туда?

Чередников прямо объяснил.

– Решил, значит, поработать по специальности… ну, в целом это неплохо, Шурик. Значит, у тебя имеется кое-какой опыт с другой стороны окопов, а значит, если продолжишь трудиться на следствии, сразу будешь оценивать все свои действия: а что скажет неглупый аблакатишка-продажная совесть… Ну вот что. Я изучил твой рапорт по факту пожара, и некоторые моменты