* * *

Часть команды раскупили еще в порту. Юнгу взяла себе пожилая пара, причитая, какой он худенький и тощенький. Из разговоров я понял, что у них умер сын, и некому взять на себя заботы о лавке и стареющих хозяевах. На кока положила глаз дородная хозяйка таверны. От ее крика закладывало уши: — Как мужа моего телегой переехать, так вы пожалуйста, а как работника мне продать, так цену ломите! Сами завтра харчеваться придете, а чем вас кормить? Меня одной не хватит!

Раздраженный леосский офицер махнул рукой, и крикливая госпожа забрала облегченно вздохнувшего кока, но не прошли они и десятка шагов, как он что-то начал ей говорить, больше жестами, чем словами. Парочка вернулась назад: — Говорит, у него что-то ценное осталось. А если я его купила, то и вещи его мои! А ну отдавайте!

Выделили солдата, который проводил их на "Изабеллу" по длинному причалу, и назад кок возвращался, счастливо прижимая к себе мешок с заботливо высушенными во время плаванья семенами.

Другим повезло меньше. Их раскупали гребцами на суда и для тяжелых работ в порту. На меня и прочих оставшихся надели кандалы, пристегнув к длинной цепи, один конец которой захлестнули вокруг передка прочной повозки, и продали оптом торговцу людьми. Назавтра нас повезли вглубь страны, пытаясь пристроить по дороге. Кого не возьмут селяне, ремесленники или управляющие мануфактур, тех передадут за пару монет в рудники.

На третий день пути остались только двое самых старших матросов и я. Покупатели приценивались, о чем-то шептались, но проходили мимо. В компанию к нам добавили каторжников. Этих продавать не будут, их прямиком в каменоломни.

Торговец злился. Подойдя ко мне он на ломаном шалпийском закричал: — Не смотреть! Не смотреть! Туда! — и тыкал пальцем вниз. — Я не понял. Чего ты хочешь? — спросил я по-леосски. — Ха! Знаешь язык! Хорошо, дороже продам. Ты очень нагло смотришь на покупателей, оттого и не берут тебя. На рудники хочешь, а? Нет? тогда завтра приедем в поселение, гляди в пол, и голову опусти. А я на тебя артефакт боли повешу, вот что. Есть у меня такой для особо умных рабов.

Помощники торговца заломили мне руки. Каждый из них был слабее меня, но против двоих у меня шансов не было, и мне осталось только скрипеть зубами, когда на мне защелкнули ошейник. Торговец сжал в руке небольшой камнень, и меня выгнуло от боли. — Понял? — засмеялся он. — Если завтра не купят, будешь всю дорогу у меня плясать. — И он сжал камень снова.

Начались предгорья. Нас часто сгоняли с повозки и заставляли идти пешком в гору, а то и подталкивать колымагу, чтоб облегчить работу лошадям.

На следующий день после полудня мы были в большом поселении. Проехав по главной улице, где помощники торговца кричали зазывалами, обоз остановился на площади. С одной стороны пристроился колодец, с другой — большой и богато украшеный дом старосты. Сам староста важно смотрел на нас из-за ворот, но затем все-таки вышел. — Ну, Ясонко, какую рухлядь ты в этот раз до нас довез? Нет, чтоб приберечь товар получше, а ты все доходяг к нам тащишь. — Смотри, вот все, кто есть. Уж больно вы далеко от берега, — ухмыльнулся тот.

Староста осмотрел матросов и добрался до меня. Я стоял, опустив голову. Из рудников сбежать труднее, чем из поселения. Мне нужно здесь остаться. — Хорош, хорош, силен. — Он по-нашему понимает и немного говорит, — ввернул торговец. — Эй, скажи, кто ты и откуда. — Меня зовут матрос Дэн, я из Шалпии, — послушно выговорил я. — Да? Полезный раб. Эй, чего в землю пялишься, а ну глянь сюда.

Я поднял глаза. Староста отшатнулся. — Нет, Ясонко, уж не знаю, как к тебе этот норовистый конь попал, но на него где сядешь, там и слезешь. — Ошейник видишь?

Меня выгнуло от боли. — Ну не знаю, не знаю. Уж сильно он страшен.

Торговец зыркнул на меня, но из толпы его окликнули: — Сколько за этого?

На меня показывала маленькая сухонькая старушка. — Бабка, ты с ним не управишься, — хмыкнул торговец. — Что ты, что ты, — замахал руками староста. — Это наша ведьма. Она такое может… Ведьма, а может, он тебе на эти… дек-кок-ды? — Может, и на декокты. — Ответила ведьма. — Сколько?

Торговец что-то прикидывал, поглядывая то на старуху, то на меня. Ему очень хотелось сбыть меня с рук, потому что на руднике больше двух серебряных монет не давали. Но и продешевить не хотелось. — Два золотых дашь? — Один и шесть серебряных, — ведьма принялась торговаться, хотя было видно, что удовольствия ей это не доставляет. Но так положено. — Нет, меньше чем за девять не отдам. — Ладно, оглоед, один и восемь. — По рукам, — облегченно выдохнул торговец, и ведьма отправилась за деньгами.

Я старался не смотреть на бывших товарищей. — Дэн, — шепнул один из них. — Ты это, не бери сильно к сердцу. Тебе еще жить. А мы, если Звезды дадут, как-нибудь устроимся.

Не поднимая головы, я кивнул, уже зная, что от вины за эти жизни не избавлюсь никогда. Как и за других, оставленных в порту и по пути.

Вернулась ведьма, отдала деньги и забрала камень. Торговец засомневался: — Кандалы снимать? А может, оставить? — Снимай. Мне что, его к кузнецу вести, что ли? Давай, давай.

Я разминал натертые конечности и не мог понять. Неужели бабка настолько сильна, что не боится здорового молодого мужчины не самого слабого вида? Она же едва до подбородка мне достает. Но та на мой недобрый взгляд лишь показала рукой вперед: — Шевелись. Я на другом конце живу, у леса.

Я пошел вперед. Бежать прямо сейчас неразумно. У нее в руке камень. Даже если мне удастся отбежать далеко, куда я денусь полуголодный, в просоленой грязной одежде и с таким леосским, что меня всякий опознает как чужака? Если бабка прямо сейчас не пустит меня на декокты, я хотя бы поужинаю. А там посмотрим.

Мы вошли в крепкий двухэтажный дом. Хорошо живут леосские ведьмы. Впрочем, в стране, где так мало магии, знания трав и материалов с умением влить кроху сил могут дорого стоить. Ведьма отдала за меня почти два золотых и не поморщилась, хотя промышляет в далеком поселении. Мне казалось, что я уловил в ее речи легкий северный акцент.

В доме мне было указано на стул. — Присаживайся. Как тебя называть? — Дэн.

Ведьма кивнула. — В углу рукомойник. Вымой руки и возвращайся за стол. Я принесу обед.

В углу и правда был рукомойник, а еще мыло и полотенце, чистое, свежее — редкость в домах поселян. Ой, непроста эта сельская ведьма, непроста. Последний раз мне доводилось мыться еще на "Изабелле". Я с удовольствием намыливал руки, лицо и шею. Когда я вернулся, на столе стояла большая тарелка похлебки с толстым куском хлеба. Я призвал на помощь всю свою сдержанность, чтоб не наброситься на еду как голодный пес.

Ведьма тоже вымыла руки, налила себе и села за стол. Только тут я сообразил, что хитрая бабка заняла меня едой, пока отходила к рукомойнику. Непроста, очень непроста.

Какое-то время мы ели молча. Наконец, я вспомнил про вежливость и постарался сложить слова правильно: — А тебя как называть? — Зови как все, ведьмой. — И все? — И все.