Шрифт:
Закладка:
— Прошу садится, господин Красильников.
— Да какие церемонии между нами. Я Семён. Не врагом я к вам приехал.
— Тезки значит? — Галущак представился. — И меня Семёном зовут.
— А я Осип. Староста здешний. Выпьешь с нами?
— А чего не выпить с хорошими людьми? Да и про дело можно поговорить.
Староста принес новый стакан и поставил перед гостем. Наполнил его самогоном.
— Наш самогон вареневский. Чистый как слеза.
Он налил и себе и Галущаку.
— За знакомство!
Все выпили.
— Как много людей в здешней полиции? — спросил Красильников.
— Десять человек. Со мной одиннадцать. А ныне, стало быть, с тобой двенадцать.
— Маловато для такого села.
— Дак партизан у нас нету. Никто не беспокоит. Тут и десятку делать нечего. Хлопцы от безделья опухли.
— А если партизаны появятся?
— Да откуда? У меня все местные комуняки под наблюдением. Да и люди к новому порядку привержены. Так что не сомневайся. Не служба, а рай.
В двери постучались.
— Кто там? — спросил Анкундинов.
В горницу вошел полицай в полушубке с нарукавной повязкой.
— Павло? — удивился Галущак. — Тебе чего?
— Дак вот, — полицай положил пред Галущаком помятый лист бумаги.
Тот прочитал и передал старосте. А тот в свою очередь Красильникову.
«6 декабря 1941 года войска нашего западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его фланговых группировок. В результате начатого наступления обе группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери…».
— Все в порядке говорите? — насмешливо спросил Красильников.
— Где взял? — строго спросил Галущак полицая.
— Дак на двери моей хаты было.
— Твоей хаты?
— Утром я, значит, засобирался на службу. Максима поменять надо. Оделся, взял винтовку и выхожу. А на двери вот это. Я прочитал и сразу до вас.
— Нужно проверить есть ли еще такие, — сказал Красильников. — Поднять всех полицаев и прочесать село. Но делать надо вежливо без ущерба населению.
Полицай с удивлением посмотрел на незнакомца, который отдавал приказы.
Галущак представил его:
— Это наш новый начальник полиции, господин Красильников. Исполняй приказ! Чего стоишь?
Полицай ушел.
— Знаю я откуда ноги растут у этой бумажки, — сказал Галущак.
— Знаете? — спросил Красильников.
— А чего тут знать? Дом Павла неподалеку от дома Фофанова Дёмки. Он и приклеил.
— А Фофанов у нас кто?
— Дак активист бывший. Батя его председателем колхоза был. У красных воевал в Гражданскую. Орден имел. И сын в него. Я давно его вражину приметил и даже донесение на него составил у господина Третьяка. Сегодня возьмем его.
— А вот с этим торопиться не следует, Семён. Не думаю я, что найдем мы доказательства в доме у Фофанова. Не полный же он дурак чтобы такое у себя в доме хранить. А у меня особый приказ без вины людей не трогать. Мы не большевики, чтобы запросто так арестовывать.
— Дак мои хлопцы с ним поработают, и он сам сознается.
— Не будем спешить, господа. Для начала стоит выяснить одна ли такая листовка или их много по селу…
* * *
Локотское самоуправление.
Село Вареневка.
Декабрь 1941 год.
Новый начальник полиции положил листовку на стол перед Галущаком.
— Отпечатана типографским способом. Довольно качественная работа, — сказал Красильников. — В деревне такого не сделаешь. Это из города привезли. С неделю назад. А Демьян Фофанов уже месяц никуда не ездил из Вареневки. Это выяснили.
— Дак передать ему это могли.
— Могли, — согласился Красильников. — Но кто?
— Мало ли. Вот хоть Пашка Рюхин. А этот стервец в городе был. Я сам его на развилке видел. Ехал в город. Да кроме них двоих и некому. К новой власти относятся враждебно. Слова разные говорят.
— Какие слова? Подробнее? — спросил Красильников. — Ты пойми меня, тезка, я ведь вашей деревни не знаю совсем. Они ругали новую власть? Высказывались за советскую власть?
— Не то чтобы прямо ругали или высказывались. Они хитрые. Всё с заковыкой делают. Но я те точно говорю, Семён. Это они! И коли такая оказия вышла брать их нужно.
— Взять всегда успеем. Ты пока наблюдение за ними поставь.
— Это уже давно сделано. Наблюдают за ними.
— Видать плохо наблюдают, если это они. А брать их нужно не за эту вот бумажку, а за что-то серьезное. Мне дело нужно. А листовка разве дело?
— Понимаю.
— И ты мне список всех неблагонадежных составь, Семен.
— А чего составлять? Хоть сейчас продиктую. Всех, кто в партии состоял и в комсомоле. Но таких много. И не все враги новой власти.
— Разберемся, тезка. Ты пока начинай называть фамилии.
Галущак дал подробные данные на двадцать человек. Первыми в списке стояли Фофанов и Рюхин. Последней значилась сестра Рюхина Светлана.
— Молодая больно, — поднял голову Красильников. — Не комсомолка даже.
— Она в братца своего Пашку. И девка бедовая. Много чего натворить способная.
— Хорошо, оставим девку в списке. Вот ты сказал, тезка, что Рюхин в город ездил?
— Да.
— И как часто он в Локте бывает?
— За последний месяц раза три бывал.
— А чего ему в Локте?
— Торгует. Ныне большая половина села торгует в разных местах. Оно дело хорошее.
— Мне бы посмотреть на этого Рюхина и на сестру его.
— Дак прикажу и их живо в участок приволокут.
— Не надо пока в участок. Я сам к ним зайду. Вроде как для ознакомления с неблагонадежным населением. Пока пугать никого не стоит. Ты коней не гони, тезка. Спехом такие дела не делаются…
* * *
Красильников должен был первым увидеть Рюхина и желательно наедине. Дело в том, что они давние знакомые. И нужно было, чтобы Рюхин ненароком не выдал его.
Он постучал в двери дома. Отворила молодая красивая черноволосая девушка. Увидев полицая, она испугалась.
— Вы Света Рюхина? — спросил он.
— Я.
— А братец ваш дома?
— Да. Но…
— Я могу войти, Света? Да вы меня не опасайтесь.
Она пропустила его в дом и закрыла двери на засов.
В большой просторной горнице сидел за столом Паша Рюхин. Увидев полицая, он поднялся, но выражение его лица быстро изменилось. Это заметила его сестра. Он узнал пришедшего.
— Ты?
— Я самый. И не стоит тебе произносить имен, Паша.
— Но…
— Зовут меня Семен Красильников. Это я на тот случай, коли ты имя мое запамятовал.
Рюхин ничего не забыл, но понял, что гость желает именоваться Семёном. Пусть так и будет.
— Вы знакомы? — удивилась Света.
— Виделись в довоенное время, — сказал Красильников, снимая полушубок.
Из кармана кителя он достал газетный сверток.
— Это чай, Света. Завари-ка его нам сейчас.
— Чай? Настоящий?
