Шрифт:
Закладка:
Как только царевич Аменхотеп прибыл в свой лагерь, его встретил встревоженный военачальник Сахебу.
Только увидев принца, он кинулся ему в ноги, громко стеная.
– О мой господин, любимец богов! Ты не представляешь, что произошло, – но тут он заметил изменившийся облик царевича. – Тот ли ты, Аменхотеп, сын бога Ра, или это пустыня шутит со мной, недостойным, свои шутки?
– Да, Сахебу, это я, на самом деле я, – устало произнес царевич. Он и сам чувствовал себя на десять лет старше. – Что ты хотел мне сообщить? Что у вас тут произошло?
– Ты не поверишь, мой господин. Через пару часов Ингез и вся верхушка Керме прибудет в наш лагерь. Мы как раз ждали тебя, о сын бога Ра, чтобы ты принял верное решение! – рыдая, сообщил сановник.
– Зачем они сюда прибудут? Что им нужно? – нахмурился царевич.
– О, мы сами в недоумении. Как сообщили нубийские послы, они решили сдаться. Вроде бы в крепости началась смертоносная болезнь, и боги сообщили Ингезу, что только мир с египтянами решит их участь, – рассказал радостный посланник.
– Вот как?! – Аменхотеп даже не удивился, ведь чудище из пустыни обещало решить все его проблемы с неприступным Керме.
– О, Хатхор услышала наши молитвы! Сехмет помогла нам! Слава Хатхор! Слава Сехмет! Слава Аменхотепу! – громко завопил Хапу и первым упал ниц перед царевичем.
Через пару часов Ингез и царьки ближайших кушнаитских племен принесли гору золота и серебра, драгоценных камней. На коленях вползли они в шатер Аменхотепа, со слезами на глазах вымаливали прощение, целовали следы египетского господина.
– О величайший полководец Аменхотеп, сдаемся на милость победителя. Отдаем тебе всю дань, что должны были представить фараону. Пощади нас, о милостивейший.
Аменхотеп поднялся со своего золотого ложа:
– Я могу вас пожалеть, но Сехмет не знает пощады – слишком много сильных и смелых моих воинов вы убили, слишком много египетских детей и египетских жен никогда не дождутся своих близких с этого похода. Вы насмехались над моим отцом Тутмосом Великолепным, вы бранились на наших богов – потому нет вам милости и пощады. Отрубите им головы и вывесите на столбах крепости Керме. Пусть это будет примером для каждого вождя, кто засомневается в могуществе египетского фараона, – грозно бросил царевич, и все увидели перед собой сильного и мудрого царя, а робкий и несмелый мальчик остался в прошлом. Там, в пустыне, он познал правду жизни и выучил многие ее уроки.
Июнь 1869 г. Санкт-Петербург
На третий день рациона здоровья сыщику наконец-то полегчало, и он даже весьма бодро вскочил с кровати и побежал в столовую, моля Глафиру о легком перекусе – чтобы набраться сил, конечно же.
Глаша скрепя сердце согласилась. Но легкий перекус вылился у сыщика Свистунова в обильную трапезу. Подкрепившись жареной перепелкой и пятью бутербродами с маслом и бужениной, заедая все солеными бочковыми огурчиками и запивая клюквенным морсом, Аристарх Венедиктович наконец-то оторвался от стола и, поглаживая наполненный живот, высокомерно заявил прислуге:
– Все, Глашка, кажись, проклятие отступило! А только и требовалось – легкий, малюсенький бутербродик, – блаженно щурясь, сообщил гениальный сыщик.
– Ага, малюсенький такой, фунтов на десять, – закатила глаза к потолку Глаша. – Все проклятия мумий отступили перед бастионом гастрономии.
– Ну да, так и есть! – сыто улыбнулся хозяин. – Какие планы на сегодня, Глашенька? Ты так в порт и не сходила? Кто же будет бороду этих страшилищ искать? Я-то при смерти находился, а на тебя положиться ни в чем нельзя, – глубоко зевнул сыщик. – Ты сейчас в доки сходи, спроси там по поводу этой… «Надежды», может, кто чего и вспомнит. И еще. Ты не знаешь, Асхаба твоего уже выписали из больницы? Как его состояние? Надо бы проведать подопечного, расспросить его о том жреце из саркофага, может, сам Асхаб в курсе, кто его убить собирался! – еще один зевок.
– Асхаб Аф-Аффанди говорил, что он в гостинице «Лондон» остановился, номер триста два, – вспомнила Глафира.
– Обязательно сходим, но только после обеда, приготовь чего-нибудь такого же легонького, мне желудок напрягать нельзя. Доктор не велит! – снова зевок. – По такой жаре в «Лондон» тащиться точно не следует, после обеда сходим. А сейчас я пойду к себе, стоит подумать над нашим расследованием.
Глафира с улыбкой кивнула.
Уже через пять минут из хозяйской спальни раздались раскатистые звуки богатырского храпа.
– Значит, точно выздоровел! – улыбнулась горничная.
Египет. XIV век до н. э
Когда Аменхотеп, сын бога Ра, вернулся в Фивы вместе с долгожданной победой и сотнями колесниц, наполненных золотом и серебром поверженных врагов, то царский дворец фараона встретил его пугающей тишиной.
Навстречу выбежали ближайшие слуги царя и упали ниц, не смея поднять головы.
– Что происходит? Почему меня не пускают к моему отцу?! – гневался Аменхотеп.
После событий в пустыне и встречи с посланником Сехмет волнующие изменения произошли с царским сыном – он не только познал мудрость Тота и получил благословение богов, но также чудовищная молодецкая удаль разрослась во всех его членах и суставах. Аменхотеп чувствовал небывалый прилив сил и был готов сразиться в одиночку с сотней врагов. Ему не терпелось доложить фараону о выдающейся победе над кушнаитами, увидеть восхищение в глазах царя Тутмоса Великолепного, о силе и могуществе которого слагали легенды еще при жизни властителя. А тут какие-то ничтожные слуги не пускают его в личные покои владыки.
– А ну, жалкие сыновья ослиц, я прикажу оскопить вас и кинуть ваши мужские достоинства крокодилам, если вы сию секунду не пропустите меня во дворец! – с гневом воскликнул принц и выхватил из-за пояса острый кинжал, но не успел взмахнуть оружием. Из женской половины дворца показалась Муте-Муя, мать Аменхотепа, любимая жена Тутмоса.
Не прекращая плакать и стонать, она в слезах склонилась у ног воинственного сына, слезами принялась омывать золотые сандалии, обагренные кровью ненавистных врагов.
Муте-Муя не была первой женой Тутмоса, но была одной из любимых, она прославилась не только изысканной красотой, но и поистине неженской мудростью, часто давала правильные советы мужу-повелителю и преподнесла ему божественный дар – наследника Аменхотепа.
Сейчас же царица была бледна и взволнованна, она жестом приказала замолчать хору прислужниц, которые, стоя у изящно раскрашенной иероглифами колонны, продолжали выть и стенать.
– Мать моя, да будет Маат благосклонна к тебе, скажи мне, любимая, что происходит в Фивах? Почему никто не встречает наше доблестное войско? Почему никто не прославляет победителей? Где праздник в честь Сехмет, которая помогла нам завоевать непокорных мятежников? Где почитание наших военачальников? Почему,