я никогда не видел их раньше. Я понял, что нить моего опыта оборвана. Я с трудом связывал то, что видел сейчас с увиденным мной ранее. Мой разум растерял масштабы и подробности. Я снова начинал с нуля. Мой разум был открыт, как у ребенка, пытаясь впитать все, что только мог. Куда бы мы ни направились – а мы не строили никаких планов, – все оказывалось ярким, удивительным, восхитительным приключением.

Но каким бы пленительным ни казался мне этот новый мир, я неизбежно связывал свои наблюдения с намерением покорить вершины. Вся горная группа Монблана выглядела удивительно белой; снег выпал не вчера. Крутая сторона пиков Эгюий[90] не была заснежена, но остальные гребни и выступы были засыпаны, куда ни взгляни. Большая часть снежных пластов отслоилась, как чешуя, но в других местах ровное снежное покрывало было ослепительно белым. Даже на западной стороне долины большие участки под кручами демонстрировали, как мало растаял зимний снег, и, возможно, теперь снега будет еще больше. В верхней части мглистого неба плавали облака, похожие на стаи рыб, а внизу с юга надвигались тучи, скапливаясь на вершинах. В долине было жарко и душно. Мы были едва на полпути вверх к Монтанверу[91], когда, казалось, вот-вот разразится гроза. Но тучи все же рассеялись, и ливень был не свирепей нескольких случайных капель. Я отмечаю это явление как типичное для данного сезона. До середины августа, когда я покинул Альпы, погода постоянно казалась неспокойной, но всегда была милосердной. Полуденная дымка – не облака – неоднократно скрывала пики и заметно сгущалась примерно за час до захода солнца. Ночи, как правило, были намного теплее, чем обычно бывает в хорошую погоду. Однако местные прогнозы всегда были оптимистичны и каждый раз сбывались.

Теперь я перехожу к сухому изложению истории наших альпинистских мероприятий там. Первый день мы решили провести на Реквине[92]. Что касалось выбора горы для подъема, то из-за количества снега не оставалось ничего, кроме Муан[93], которая тоже была отвергнута.

От этого отряда не следовало ожидать, что они сразу единогласно заявят: «Мы пойдем на Реквин». Но один из нас с отличительной отвагой указал, что в первый же день было бы совершенно неразумно вставать раньше 6 часов утра. И его решительный настрой победил. Соответственно, была принята формула, приемлемая для всех участников: «Мы сходим взглянуть на Реквин».

Осмотр происходил на следующий день, главным образом во время привала на завтрак. Мы успешно нашли путь недалеко от ледника со стороны Трелапорте[94] и повернули за угол, чтобы увидеть дальнюю сторону этого великолепного гребня, где гора Реквин высится, как последний страж, прежде чем склон нырнет вниз к леднику дю-Жеан. Теперь, поскольку было уже 8:15 утра, а ночь в любом случае была слишком теплой, перед нами встала новая проблема: нам требовалось избежать трудного подъема по снегу на ледник дю-План, который неизбежно оказался бы на нашем пути, последуй мы обычным маршрутом. Поскольку маршрут Гвидо Майера[95] (Курц, стр. 174[96]) нас совершенно не соблазнял, нам были открыты два пути: мы могли либо попытаться последовать по маршруту группы Дж. У. Янга (с Джозефом Кнубелем[97] и др.; см. Курц, стр. 173), устроив полноценное восхождение на южный гребень, или зайти на него выше крутой оконечности, поднявшись по небольшому притоку ледника (см. Курц, стр. 173). Был выбран второй вариант. Мы поднимались в направлении ярко выраженного кулуара, спускаясь с точки в середине юго-восточной стороны нашего пика. Эта часть была в большей степени чиста от снега, потому как все его излишки ссыпались с отвесной стены на те самые склоны, по которым и пролегал наш маршрут. Как только мы туда добрались, перспективы стали выглядеть вполне неплохо. Но снег по колено в первый же день – это серьезное препятствие, а когда снег доходит до середины бедра… Но я не буду пытаться описать наши мучения. Было около 11:30 утра, когда мы поднялись на скалы по левую руку от нас, над уступом, где с юга примыкал к горе дополнительный гребень. Мы шли, утопая в снегу. Портер быстро вел нас по скалам, и, удерживая постоянный курс немного влево, мы достигли южного гребня в 12:45 дня. На этом этапе перспективы уже не казались такими радужными. Было неразумно допустить, что от Эполя[98] до вершины оставалось идти менее полутора часов, ведь между нами и этой предварительной целью простирался значительный участок скал, пугающих своей крутизной и увенчанных Шапо[99], самым неприятным на вид препятствием. Портер, очевидно, был сильнейшим в отряде и готовым ко всему. О состоянии Эллиота нет нужды говорить больше, чем то, что уже во втором поединке с его особым врагом, горной болезнью[100], его голова, как и у Хенли, была «окровавлена», но он оставался «непокорен»[101]. Мое собственное физическое состояние было чем-то средним между этими двумя. Если в более оптимистичные моменты я льстил себе, считая, что я не в худшей форме, чем Портер, то после борьбы со сложным отрезком пути готов был признать, что хотя бы справляюсь не хуже Эллиота.

С нашими различными оценками стоящей перед нами задачи мы продолжили восхождение на гребень в 1:15. Признаюсь, я позволил своему воображению предположить, что, если все обстоятельства сложатся в пользу нашего успеха, мы достигнем Эполя, скажем, в 2:45, а самой вершины, если решим идти дальше, – в 4 часа. Или хотя бы спустимся обычным путем к леднику дю-План. Гребень, во всяком случае, не включал непреодолимых жандармов. Это был просто неровный верхний край большого клыка, слегка наклоненный в том месте, где мы находились. Наш темп, однако, был не слишком быстр. Почти везде приходилось взбираться по одному человеку за раз, и, если в отвесной стене попадались удобные расщелины, по ним нельзя было взобраться без предварительного обдумывания, а по одной или двум из них – без заметной усталости. Мой оптимистичный запас времени до Эполя был почти израсходован, когда мы добрались до основания Шапо. Возможно, продолжать бессмысленно. Но у меня было непреодолимое желание добраться до гребня за Шапо и посмотреть вниз на другую сторону. Добродушный Портер был готов удовлетворить мое любопытство, и мы оба рассчитывали на отважное сердце Эллиота. В этих несколько причудливых обстоятельствах (поскольку теперь было ясно, что мы не сможем достичь вершины) Портер продолжил карабкаться по трещине в отвесной плите, выполнил изящный траверс вправо и умудрился подняться по гладкому гранитному краю