Сначала я прошел через территорию, ближайшую к территории Академии, где крики маленьких детей смешивались со смехом стариков. Между постройками были натянуты бельевые веревки, а элементали земли уговорили полевые цветы украсить это место. Здесь беженцы разбили лагерь, убежище, которое они создали в этом пузыре, спрятанном от войны. Оно было ярким, наполненным надеждой и стремлением к лучшим временам. На голых стенах были нацарапаны послания, восхваляющие Истинных Королев и молящиеся звездам о том, чтобы они подарили верующим светлое будущее.

Символ не раз привлекал мое внимание; пара птиц Феникс летит в небо через центр золотой короны. Над ними возвышалась одинокая звезда, словно ожидая их прибытия. Внизу пламя очистило все, что они оставили на своем пути.

Люди создали знамя для своих королев.

За обширной хаотичной планировкой лагеря беженцев царили четкие, однородные линии армейского лагеря.

Я остановился в широком промежутке, обозначающем границу между здесь и там, выжившими и воинами. Конечно, Фейри, решившие вступить в армию, могли свободно посещать беженцев, и вдоль этой линии разделения возникли бары и рыночные прилавки, многие Фейри приняли вызов развлекать и обеспечивать тысячи солдат, готовившихся к призыву воевать.

Там стояли ларьки с элементалями земли, заставленные одеялами и трудно выращиваемыми фруктами и овощами. Пожарные киоски с вечным пламенем разного размера, заключенные в банки, некоторые из которых лучше подходят для того, чтобы излучать сияние света, а другие могут стать достаточным источником тепла.

Я окинул взглядом талисманы, которые продавались в другом прилавке, многие из обычных драгоценных камней и трав, связанных с удачей и доблестью, но были и другие, которые заставили меня остановиться, заставив старуху, сидевшую за прилавком, оживиться, с надеждой в глазах.

— Что это? — спросил я, указывая на вилку, которая не показалась мне чем-то особенным.

— Инструмент Воскресшего, — загадочно выдохнула она, щурясь на меня в темноте.

Я сомневался, что она узнает меня в этом свете с надвинутым капюшоном и луной светящей за спиной. Не то чтобы ближайшее окружение Королев имело тенденцию уходить этим путем до рассвета.

— Он ел из этой посуды; его сущность наполняет его силой неведомого. Говорят, что любой, кто обладает такой вещью, сам будет защищен от глаз смерти и будет преуспевать в битве.

Я нахмурился, заметив маленькую карточку, стоявшую над вилкой: «Подлинный предмет, благословленный Дариусом Акруксом.»

Я фыркнул, поняв, о чем она говорит. Кто-то украл всю утварь, которой пользовался Дариус, и продавал ее как талисманы от смерти. Ну, либо так, либо кто-то начал притворяться, что это посуда Дариуса, но когда я взглянул на табличку позади нее, объявляющую, что она рада предоставить доказательства всех утверждений через Сирену, Циклопа или любую другую форму допроса, я подумал: предположить, что когда-то это использовалось для доставки еды в рот Дариуса.

Мой взгляд пробежался по ряду столовых приборов, ручек, салфеток и даже окровавленного куска ткани, который имел привлекательную цену и утверждал, что он благословлен кровью королевы Роксании, предлагая тому, кто обладал ею, защиту королевской родословной. Там были в основном предметы, относящиеся к Вега и Дариусу, но все мы были так или иначе представлены, включая засохшую лозу, которую, по-видимому, бросил Сет во время нападения нимф на нас возле руин горы Лира, которая при кипячении добавляется в напиток, утверждая, что она демонстрирует свою силу и храбрость в бою.

Я задавался вопросом, стоит ли мне называть всю эту суеверную чепуху чушью, но колебался, не сделать ли этого. Какой вред это действительно принесло? Если Фейри, покупающие эти предметы, верят, что получили удачу, силу или шанс избежать смерти и выжить в этой войне, то кто я такой, чтобы отобрать у них эту маленькую надежду? Звезды знали, что нам нужен тот позитив, за который мы могли бы цепляться прямо сейчас.

Я отвел взгляд от талисманов и вместо этого указал на камень в другом конце прилавка, выбрав из них лучший и поблагодарив ее, пока она завернула его в бархатный лист. Я заплатил ей вдвое больше, чем она просила, ухмыляясь, когда она излила слова благодарности, а затем помчался навстречу маме.

Мчаться между рядами армейского лагеря было гораздо проще, чем перемещаться по обширному лагерю беженцев. Аккуратные линии оставляли свободные проходы между структурированными матерчатыми палатками, дерево или камень, соответствующий форме своих соседей. Когда я проходил между ними, были небольшие признаки индивидуальности: на стенах были нацарапаны лозунги, изображающие знаки различных эскадрилий. Флаги хлопали и развевались на холодном ветру, каждый из которых изображал один и тот же символ восходящих Фениксов, прорывающихся сквозь корону, но вместе с ними были знаки Орденов, начиная от Пегасов до Тиберийских Крыс и всего, что между ними, выставленные гордо и с честью.

Это были Фейри, которые больше всего пострадали под властью Лайонела, и их жажда мести наполнила воздух бурей едва сдерживаемых эмоций. В отличие от лагеря беженцев, где надежда и страх подчеркивали все, что там было, здесь чувствовалось равновесие и готовность сражаться, даже стремление к этому.

Это укрепило мою надежду почувствовать, насколько жаждет этой победы наша армия. Мне только хотелось бы, чтобы это значило больше перед лицом наших шансов. История никогда не рассказывала о войнах, которые выиграла не та сторона, а их победители преукрашивали записи, чтобы показать себя в более широком свете. Будут ли когда-нибудь люди говорить о безумии Диких Королев? Будут ли бормотать звезды о том, что эти языческие девушки проиграли войну, и благословят имя Лайонела Акрукса за начало новой эры, скрывая под ковром упоминание о преследованиях и геноциде?

Я стиснул зубы при этой мысли.

Нет, если я имею к этому какое-то отношение.

Если бы мы падали, я планировал выжечь этот мир своим именем и заставить его помнить меня таким, какой я есть, борясь за то, что правильно, и отдавая все силы сопротивлению жестокому правлению этого тирана. Я был бы полностью самим собой. Меня не заставят подчиняться прихотям других.

Я промчался по лагерю, минуя тех, кто спал, тех, кто стоял на страже, и тех, кто просто сидел в ожидании неизбежного.

Когда я добралась до пляжа, мама уже была там, стояла на гальке и смотрела на море, где волны. Луна освещала серебром, а горизонт шептал бесконечные обещания.

— Когда мы учились в Академии, твой отец обычно водил меня в бухту Эйр, чтобы я могла посмотреть на эти волны, — сказала она, зная, что я был там, несмотря на мое молчаливое прибытие. — Я потворствовала ему, потому что наши родители были очень