Испанию иначе, чем выехал оттуда. Но пусть он не слишком торопится; почва еще слишком шаткая. Привет Энрико и Пететену. Не сообщайте никому, кроме ваших близких, времени моего возвращения, чтобы я могла быть покойной первое время.

До свидания, друг, до скорого. Я вас люблю.

Я сказала, чтобы вам высылали «Просветитель», и заплатила. Редактор отсутствовал, по теперь вернулся, и вам все сделают».[542]

Девице де Розьер.

Ноган. 28 ноября 1844.

«Дорогая моя маленькая, объявляю вам, что Шопен приедет в пятницу вечером. Я уверена, что вы будете такая милочка и позаботитесь велеть у него затопить и приготовить его ключ, чтобы сразу он мог его получить. Мы скоро за ним последуем. Мы будем в Париже 4 или 5 декабря.

Дела мои устроились; не будучи блестящими, они все-таки вернули мне свободу: это все, чего я желала. Леонтина по-прежнему вне опасности, но не поправляется, это будет долго и тягостно.

Були вернулся. Мы все здесь здоровы. Шопену не худо, но мне не нравится этот холод для его переезда. Позаботьтесь и поухаживайте за ним хорошенько, дорогая милочка, я полагаюсь на вас.

Ж. С.»[543]

Госпоже Жорж Санд в Ла-Шатр.

Замок Ноган

Понедельник, 3 часа[544]

«Как-то у вас дела? Я только что получил ваше превосходное письмо.

Здесь такой снег идет, что я очень рад, что вы не в дороге, и упрекаю себя, что, быть может, внушил вам мысль поехать на почтовых по этой погоде. В Солонье, верно, очень скверно, потому что снег идет со вчерашнего утра. Ваше решение выждать несколько дней мне кажется наилучшим, и для меня будет более времени натопить ваши комнаты. Главное – не следует вам пускаться в дорогу, ожидая впереди страдания.

Ян все ваши цветы взял на кухню. Ваш садик весь в белых цветах, в сахаре, в лебяжьем пуху, в горностае, в сметане, в руках Соланж и зубах Мориса. Печники только что пришли, потому что я не решался слишком много топить без них.

Ваше платье будет из черного левантина, лучше чего не может быть. Я его выбрал по вашему приказанию. Портниха унесла его со всеми вашими указаниями, она нашла, что материя очень хороша, простая, но хорошо носится и изящна. Я думаю, что вы будете довольны. Портниха мне показалась очень толковой. Материя была выбрана из десятка других, она по 9 фр. за метр, так что самого лучшего качества. Кажется, она будет превосходна: все было обдумано, предусмотрено с портнихой, которая хочет постараться.

Здесь пришло много писем на ваше имя. Я посылаю вам одно, которое, кажется, от старушки Гарсия. Еще есть одно из колоний, одно из Пруссии – «г-же Дюдеван, урожденной Франкейль», которые я переслал бы вам сегодня, если бы они не были так велики. Если же вы хотите, я перешлю их. Целая масса газет и журналов («Мастерская», «Общественное Благо», «Диавол»), несколько книг, несколько визитных карточек, в том числе одна от г. Мартен.

Я вчера обедал у Франкомма, я вышел из дому лишь в 4 часа из-за дурной погоды, а вечером был у M-me Марлиани. Сегодня я буду обедать у нее с Леру, как она сказала, если заседание суда по делу его брата, которое будет слушаться сегодня, рано кончится.[545] Я нашел всех Марлиани в добром здравии, кроме насморка. Я еще не видел ни Гжималы, ни Плейеля – было ведь воскресенье. Я сегодня надеюсь пойти их повидать, если снег немного перестанет. Поберегите себя, не уставайте слишком с укладкой. До завтра – до нового письма, если позволите.

Ваш, более, чем когда-либо, старый, и весьма, и чрезвычайно и невероятно старый – Ш...

И вот и все.

Вашим детям (привет).

Франкомм провел утро со мной. Он очень добр ко мне. Он припадает к вашим ногам.

Я сейчас получил письмо, которое, мне кажется, от Делатуша, и я прилагаю его».[546]

Ей же от него же.

Четверг, 3 часа.[547]

«Я только что получил ваше отличнейшее письмо – и вижу, что вас совсем изводят ваши запаздывания. Но, ради ваших друзей, будьте терпеливы, потому что, право, мы все будем огорчены, узнав, что вы в дороге по этой погоде, да еще не вполне здоровая. Я бы хотел, чтобы вы как можно дольше не получали мест, чтобы стало менее холодно.

Здесь это нечто невероятное, все говорят, что зима слишком внезапно наступила. Все, т. е. Дюран и Франкомм, которого я уже видел сегодня утром, и у которого вчера обедал у камина, в моем толстом сюртуке и подле его толстого мальчика. Он был розовый, свежий, теплый и с голыми ножками. Я был желтый, увядший, озябший и с тремя фланелями под штанами. Я пообещал ему от вас шоколаду: Вы и шоколад теперь для него синонимы; мне кажется, что ваши волосы, о которых он говорил, что они такие черные, теперь сделались в его воспоминании шоколадными. Он ужасно уморительный, и я его особенно люблю.

Я лег спать в половине одиннадцатого. Но спал я хуже, чем в ночь после железной дороги.

Как мне досадно, что ваши насаждения окончены. Мне хотелось бы, чтобы вам приходилось что-нибудь делать на воздухе и в деревянных башмаках, потому что здесь, несмотря на то, что холодно и скользко, погода прекрасная. Небо ясное и затуманивается лишь для того, чтобы выпало немного снега.

Я написал Гжимале; он мне написал, но мы еще не виделись. Однако я был у него, но его невозможно застать.

Я, как всегда, выйду, чтобы снести это письмо к Бирже, а перед тем, чтобы идти обедать к м-ль де Розьер, зайду к М-me Марлиани, которую не видел ни вчера, ни третьего дня. Я также не был у г-жи Дорибо, потому что у меня не было хорошего костюма, вследствие чего я не делаю ненужных визитов.

Мои уроки еще не начались. Во-первых, я только что получил фортепьяно. Во-вторых, еще не очень-то знают, что я приехал, и лишь сегодня у меня было несколько деловых посетителей. Это мало-помалу придет, я не беспокоюсь об этом. Но я беспокоюсь, что вы иногда нетерпеливы, и я кладу свой нос к вашим ножкам, чтобы умолять вас вооружиться маленьким снисхождением к извозчикам, которые не привозят вам ответа из Шатору, и к тому подобным вещам.

До завтра. Я посылаю вам письмо, чтобы еще лучше вас разбудить. Я представляю себе, что утро, и что вы в своем капоте, окруженная