– Не стоит извиняться. Как прошло с Амброзом?

– Он был гораздо добродушнее, чем во время нашей первой встречи в Дублине. Ты сделала доброе дело, мама. Я встретился с тетей Кэти, и она обещала позвонить, когда нужно будет забрать Амброза.

– Хорошо. Здесь поверни направо, Джек, – велела я. – Чем ты занимался с утра?

– Да просто гулял по Клонакилти.

– Как поживает Алли? Мэри-Кэт сказала, что ты беседовал с ней вчера вечером.

– Она в порядке. Остальные сестры прибудут в следующие несколько дней для морского круиза. Их яхта отплывает из Ниццы в Грецию во вторник утром.

– Вот и хорошо, – сказала я. – Давай направо после круга, а потом вперед.

Какое-то время мы сидели в молчании, я смотрела на пробегавшие мимо поля и рощи. Я чувствовала себя отупевшей, как будто мой мозг отключился, потому что ничего не хотел знать или не хотел иметь отношения к тому месту, куда я приближалась. Как будто связь с этим местом могла навсегда изменить мою жизнь.

А я этого не желала.

– Здесь направо! – едва ли не рявкнула я на Джека.

«Перестань, Мерри! Помни, что ты здесь ради Джека, ради своего сына. Это и его история…»

Дорога изгибалась, петляла и сужалась по мере приближения к Клогаху. В этот момент я ощутила, будто происходящее было метафорой моей жизни.

«Что, если бы в этот момент моей жизни я повернула налево, а не направо? Неужели любая жизнь лишь ряд изгибов и поворотов с регулярными перекрестками, где Бог разрешает человечеству выбирать свою участь?..»

– Мама, куда теперь?

Когда мы подъехали к Инчбриджу, дорога стала еще уже. Я велела Джеку проехать немного вперед, потом повернуть направо.

– Вот каменная стена, которая обозначает границы поместья Аргидин-Хаус, – объявила я.

– Она тянется на мили, мама, – заметила с заднего сиденья Мэри-Кэт.

– Они хотели надежно отгородиться от своих ирландских подданных. – Я улыбнулась. – Главный въезд находится немного левее.

Джек сбросил скорость, приближаясь к стене. По другую сторону от нас высились стебли кукурузы, рожденные в плодородной почве, которая питалась водами реки Аргидин, протекавшей внизу.

– Вот ворота, – сказала я.

Джек притормозил и остановился перед ними. Величественные ворота из кованого железа были распахнуты настежь, дорога за ними поросла сорняками. Деревья, высаженные по границе поместья за каменной стеной, превратились в настоящий лес, напомнивший заросли колючих кустов вокруг замка Спящей красавицы.

– Выйдем наружу и посмотрим? – предложил Джек.

– Мы не можем, – возразила я. – Это будет нарушением границ частной собственности.

– Сегодня утром я говорил с местными жителями, и они сказали, что здесь уже много лет никто не живет. Здесь пусто, мама.

– Но это все равно чья-то собственность, Джек.

– Ладно, тогда оставайся здесь.

Я посмотрела, как Джек вышел из автомобиля.

– Я с тобой, – заявила Мэри-Кэт и открыла заднюю дверь.

– Ох, ради всего святого! – пробормотала я и тоже вышла на улицу. Мы обогнули огромные заросли крапивы, окружавшие подъездную дорожку. Как ни странно, я находила утешительным, что без человеческого вмешательства природа начинала быстро брать свое.

– Ох! – Мэри-Кэт поморщилась и отпрыгнула, когда крапива нашла уязвимое место между кроссовками и джинсами.

– Скоро мы увидим дом, – сказала я, шагая за ними. И действительно, через несколько минут он появился впереди. Как и все местные протестантские особняки, это было элегантное здание прямоугольной формы в георгианском стиле. Его фасад был огромным – восемь окон внизу и на двух верхних этажах; некогда дом был окружен превосходно ухоженным парком. Но хотя фасад по-прежнему выглядел впечатляюще, я видела гнилое дерево за оконными стеклами и плющ, неуклонно ползущий вверх. От дома исходило ощущение заброшенности.

– Ого! – произнесла Мэри-Кэт, глядя на фасад. – Должно быть, раньше это было потрясающее место. Ты знаешь, кто здесь жил, мама?

– Я могу тебе сказать, кто здесь жил сто лет назад, но я знаю, что во время революции Фицджеральды вернулись в Англию. Видишь ли, они были англичанами… и протестантами, – добавила я. – Уверена, что кто-то купил поместье после войны, я имею в виду Вторую мировую войну. Одна из моих сестер, Нора, работала здесь во время охотничьего сезона, но я не знаю фамилию семьи, которая тогда жила здесь.

– Ты права, мама. Фицджеральды вернулись в Англию в 1921 году, и дом какое-то время простоял пустым.

– Откуда ты это знаешь, Джек?

– Потому что Алли, которая разбирается в исследовании семейной истории, посоветовала мне проверить местные риелторские и адвокатские конторы на предмет продажи недвижимости. Нотариус, которого я нашел в Тимолиге, сказал мне, что не заключал сделки по продаже Аргидин-Хауса, но дал мне название нотариальной конторы, которая занималась этим. Я недавно посетил их в Клонакилти. – Джек покачал головой. – Это поразительное место, мама: все знают всех либо знают кого-то, кто знает нужного человека.

– И?

– Тот парень, с которым я говорил, позвонил своему отцу, который позвонил своему отцу. Судя по всему, в 1948 году семья Фицджеральд продала дом новому покупателю.

– Кому? – вмешалась Мэри-Кэт.

– Неизвестно. По крайней мере, его дед не знал этого. Его попросили переслать в Лондон правоустанавливающие документы и прочие бумаги.

– У тебя есть адрес, куда они были отправлены? – поинтересовалась я.

– Это адрес абонентского ящика в почтовом отделении, хотя я не знаю, что это за штука.

– Мы называли это личным почтовым ящиком, – объяснила я. – Это значит, что письма, бандероли или посылки приходят в почтовое отделение и помещаются в почтовый сейф с особым номером, а потом адресат забирает их.

– Это значит, что человек хочет остаться анонимным? – спросила Мэри-Кэт.

– В сущности, да.

– У тебя есть адрес этого почтового ящика? – спросила я у Джека.

– Да, это место называется Мэрилебон. Я нашел в интернете все тамошние почтовые отделения и позвонил туда. В общем, этого абонентского ящика больше не существует.

– Но ведь они должны знать имя человека, который завел этот ящик в почтовом отделении? – сказала Мэри-Кэт.

– Разумеется. Но мама только что объяснила, что смысл такого почтового ящика состоит в анонимности. Никто не сообщит имя владельца незнакомому человеку, тем более по телефону.

– Какой прекрасный дом, – мечтательно произнесла Мэри-Кэт.

– Моя бабушка Нуала ухаживала за молодым британским офицером, который жил здесь и был ранен во время Первой мировой войны. В своем дневнике она писала о прекрасном саде вокруг дома. Увы, тот молодой человек совершил самоубийство вскоре после увольнения Нуалы. – Я поежилась и отвернулась от дома. – Пожалуй, вернусь к автомобилю. Встретимся там.

Я шла через рощу и с трудом верила, что история, произошедшая здесь и так сильно тронувшая меня, была частью моей собственной истории. Однако в атмосфере этого дома, в его