Шрифт:
Закладка:
Всем, кто пожелал, была дана возможность выехать из Крыма. Чтобы потом не было нареканий, правительство Крыма откровенно предупреждало в своих обращениях к населению, что дальнейшая судьба уезжающих неизвестна, так как ни одна из иностранных держав до сих пор не дала согласия на принятие эвакуируемых. Предупреждало и о том, что правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания им помощи, как в пути, так и в дальнейшем, и поэтому советовало всем, кому не угрожает прямая опасность пострадать от красных, оставаться в Крыму.
Ввиду того что при оставлении крымских городов и гаваней можно было ожидать, что отступающими войсками будут уничтожаться склады и военные сооружения, генералом Врангелем был отдан еще следующий приказ: «В случае оставления Крыма воспрещаю какую бы то ни было порчу и уничтожение казенного имущества, так как таковое принадлежит русскому народу. Генерал Врангель». Как это не похоже на ленинское намерение «хлопнуть дверьми» в случае поражения большевиков. Допускались непоправимые ошибки, не было понимания сдвигов, происходивших в России, не было ясного плана и единомыслия в том, как устроить будущее русского народа, но нельзя отрицать, что старались быть честными (насколько это возможно в условиях гражданской войны), любили свою страну и желали добра и благополучия своему народу.
Интересно, что даже у Маяковского, которого заподозрить в симпатии к белым никак нельзя, который много гадостей написал о добровольцах, образ Врангеля, главного действующего лица Крымской трагедии, вышел (вероятно, помимо воли автора) вызывающим к себе по меньшей мере уважение.
Наши наседали… Крыли по трапам… Кашей грузился последний эшелон. Хлопнув дверью — сухо, как рапорт, Из штаба опустелого вышел он. Глядя на ноги, шагом резким, Шел Врангель в черной черкеске. Город бросили… На молу — голо… Лодка шестивесельная стоит у мола. И над белым тленом, как от пули падающий, На оба колена упал Главнокомандующий… Трижды землю поцеловавши, трижды город перекрестил. Под пули в лодку прыгнул… «Ваше превосходительство, грести?» — «Грести!»В. Маяковский. «Хорошо»
Картина полная трагизма, изображающая большого патриота, покидающего свою землю.
Итак, произошло то, чего никто из нас не ожидал, хотя, казалось бы, к этому нужно было быть готовым. Уж очень сильна в нас была вера в наши войска, а еще больше в нашу правоту. Мечтали скоро быть в Харькове, в Москве, но никак не на пароходах, покидающих Россию. Передо мной встал вопрос: ехать или не ехать? Я был уверен, что мои из Керчи не уедут, а останутся в России и будут разыскивать отца.
Один из моих одноклассников заявил, что он остается. Он оказался единственным в нашем классе. Его семья, жившая в Феодосии, решила не эвакуироваться. У меня с ним были дружеские отношения, и он знал, что меня мучает вопрос отъезда из-за моих близких в Керчи. Он поговорил с родителями, и те предложили мне переехать к ним на переходное время. После мучительных колебаний я все-таки решил ехать. Я понимал, что мое появление в Керчи, где жили мои сестра, брат и мачеха, им принесло бы только вред, так как все соседи знали, что я служил в Белой армии. Да и очень уж не хотелось оставаться у большевиков, когда все вокруг уезжают, смириться и признать себя окончательно побежденными. Ведь все говорили, что уезжают только на короткое время, что там армия отдохнет, а следующей весной мы вернемся назад, и борьба продолжится. Как это ни может показаться странным тем, кто этого не пережил, но большинство из уезжающих действительно в это верили. А кроме того (что, возможно, было главным), кто в 14 лет устоит перед возможностью поехать за границу, посмотреть чужие края, испытать что-то совсем новое, еще неизведанное?
Помню эти сумбурные, полные крупных и мелких переживаний, предъотъездные дни. На наше счастье, холода спали и наступила серая, но довольно теплая, крымская осенняя погода. Мой приятель Ваня, с которым у меня был уговор, что все съестное, которое мы достаем и покупаем, будет нами делиться по-братски пополам, будучи по природе человеком хозяйственным и практичным, считал, что в этот дальний путь мы должны запастись продовольствием. Поэтому мы довольно много времени провели на толкучке, стараясь подороже продать то, что имели, и на вырученные деньги купить продуктов. Деньги белых, так называемые «колокольчики», падали в цене с каждым часом, но все-таки еще ходили. Нужно удивляться оптимизму спекулянтов, продававших свой товар за деньги побежденной, уходящей в неизвестность армии. Стараясь купить подешевле, мы чересчур долго выбирали и торговались. Дождались того, что то немногое, что было на базаре, было распродано. Удалось только купить довольно большую связку копченых скумбрий. Так мы и остались с этими потерявшими всякую ценность «колокольчиками». Как воспоминание о тех днях, у меня до сих пор сохранилась одна из тех феодосийских ассигнаций.
Но под конец нам все-таки подвезло. Возвращаясь с толкучки и проходя мимо вокзала, мы увидели толпу людей. Как не пойти и не поинтересоваться, в чем дело! Оказалось, раздают хлеб. Два товарных вагона были нагружены хлебом для отправки на фронт. Но выяснилось, что на фронт посылать уже поздно, и было приказано раздать его уезжающим. Получили каждый по большой буханке свежего, чуть ли не теплого хлеба. Это сразу чувствительно пополнило наши продовольственные запасы и до некоторой степени окупило неудачу наших финансовых операций на толкучке.
Там же на вокзале, совсем неожиданно, я столкнулся со знакомой женщиной из Керчи. Она жила в доме рядом с домом, где
