собой лишь проекцию аморфной черной фигуры на белой стене позади того места, где стоит Солтон. Однако фигура движется, перемещается таким образом, что кажется живым организмом. Есть что-то в этом движении. Возникает такое чувство, будто оно обращается ко мне, говорит со мной. Мне кажется, я должен знать, что это такое, но я не знаю.

Фигура заменяется текстом. Сначала он выглядит как страница, вырванная из книги, затем слова увеличиваются и превращаются в список имен.

Отображаются наши имена. Имена людей, присутствующих на перформансе.

Одно имя — "Агафья Корнелл", имя, которое я не знаю, — выделяется из списка и разрастается во всю стену. Параллельно женщину рядом со мной хватает сзади фигура в маске и в капюшоне и выталкивает перед Солтоном. Художник декламирует: "Это представление — удар по голове для любого человека с утонченной чувствительностью". Затем он бьет женщину в голову. Она кричит, и он снова бьет её. Он продолжает бить её до тех пор, пока она не теряет сознание.

ещё одно имя заполняет стену: Анненберг Йоханссен.

Коллегу-блогера вырывают из толпы и подводят к Солтону, который произносит нараспев: "Отсутствие утонченности подобно избиению большой палкой", и в это время фигура в капюшоне бьет Йоханссен большой палкой.

Избиение продолжается. Солтон сводит старые счеты. Я не знаю, как он получил имена всех людей, присутствовавших на мероприятии в МоНА, но ему это удалось.

Кто будет следующим?

Это вызывает обоснованное беспокойство — похоже, Солтону нечего терять. Говорил ли я что-нибудь против него публично? Сомневаюсь. Давал ли я ему какие-либо негативные отзывы или упоминал его уничижительно в отзывах о работах других художников? Вряд ли, но он скорее всего лучше знает ответы на эти вопросы, чем я. В напряжении, я ожидаю нападения, ожидаю, что сказанные мною слова всплывут и обернутся против меня.

Тела скапливаются у его ног. Они не мертвы — ранены. Шевелятся, стонут.

Несколько человек быстренько ушли, явно боясь того, что может с ними произойти, но на их место прибыли другие. Одну из них, пожилую женщину, выхватывают из толпы, раздевают и бьют по ягодицам, ко всему прочему, лошадиным копытом. Наказание совпадает по характеру с откровенно странной критикой, которую она, по-видимому, высказала в отношении "Китаезы".

Солтон кланяется, список имен исчезает, и возвращается исходная проекция.

Теперь мы все понимаем.

Эта фигура — воплощение страха.

Иногда даже менее талантливые художники могут удивить.

Браво!

День третий

Линда Гэш настолько популярна, что на её перформанс надо покупать билеты заранее. Гэш создает то, что она до сих пор называет БитчАрт, хотя за последние несколько десятилетий слово "стерва" деградировало и стало бессмысленным. Слово, когда-то описывающее гневную воинственную женщину, теперь используется на народном жаргоне для описания человека, которого раньше называли "плакса" и который ведет себя как слабая маленькая девочка, что прямо противоположно его первоначальному замыслу, хотя как и почему произошёл такой сдвиг, остается загадкой. Однако Линда Гэш с гордостью владеет этим словом в его первоначальном виде. Она жесткая женщина, гневная. Она здесь не для того, чтобы с кем-либо быть милой, особенно с мужчинами.

Гэш отведено самое большое пространство для её новой работы. Поначалу перформанс кажется лабиринтом. Мы идем один за другим по извилистому узкому проходу, стены которого сделаны из матрасов, покрытых белыми простынями. На полпути мы слышим ужасный какофонический шум.

Звук убиваемых женщин.

ещё бы, это же Линда Гэш. Когда мы добираемся до конца лабиринта и входим на бойню, декорированную в виде раздевалки, оказывается, убивают не женщин, а мужчин. Спортсменов колледжа, более того, публично обвиненных в сексуальном насилии. Они обнажены и привязаны к шкафчикам, расположенным в ряд у левой стены, на металлических дверцах которых прикреплены клейкие ленты с их именами. Рядом стоят женщины в спортивной униформе и пыряют их ножами. Мужчины кричат, как женщины. Вот она, философия Гэш — все мы "женщины", когда нас убивают, все мы слабые и покорные, и никто из нас не в силах управлять своей судьбой — те атрибуты, которыми патриархальное общество традиционно наделяет женщин.

К ряду шкафчиков вдоль правой стены привязана группа безымянных мужчин в нижнем белье и бандажах. Сама Линда Гэш опасной бритвой срезает брови и ресницы у плачущего спортсмена. Посетителям предлагается выбрать из множества инструментов и оружия, разбросанных по скамейкам в раздевалке, и присоединиться к бойне.

Мужчины и женщины берут в руки молотки и отвертки, ножи и бритвы, шляпные булавки и пинцеты. Они начинают атаковать связанных людей, создавая какофонию агонизирующих криков.

Я здесь в качестве рецензента, но Гэш приглашает и меня принять участие, забирая блокнот у меня из рук и обменивая его на ножницы. "Отрежьте что-нибудь", — услужливо рекомендует она. Я вижу, как она смотрит на сморщенные яйца спортсмена передо мной, но на мой взгляд это немного жестковато, поэтому я соглашаюсь отрезать палец. Сам процесс достаточно нервный — ощущение давления, брызжущая кровь, крики, — но в тоже время есть в нем что-то странно приятное, особенно когда ты знаешь, что этот мужчина — сексуальный хищник.

В конце вечера на полу галереи лежит десять трупов. Гэш призывает женщин, участвовавших в мероприятии, взять с собой сувенир. Я узнаю Агафью Корнелл из перформанса Солтона, хоть её лицо все в синяках и ссадинах, и смотрю, как она подбирает ампутированные соски футболиста. Она кладет их в пластиковый пакет, который ей любезно дает Гэш.

Уникальный и душераздирающий опыт — все это винтажная Линда Гэш.

* * *

В целом, ретроспектива в MoНA представляет собой впечатляющую коллекцию классических инсталляций и новых перформансов некоторых из самых узнаваемых имен в мире ню-арта.

Мероприятие проходит каждые выходные до конца месяца.

Перевод: Игорь Шестак

Забор Йоргенсенов

Bentley Little, "Jorgensen's Fence", 2016

— Мне очень нравится новый забор, который устанавливают Йоргенсены, — Рич взглянул на дом через дорогу, выезжая с подъездной дорожки. — Надо и нам сделать что-то подобное.

— Нам не нужен забор, — сказала ему Филлис.

— Никому не нужен забор. Но выглядит он шикарно. Особенно в таком стиле, с белым сосновым штакетником. Будто с обложки журнала.

— Больше ни у кого на всей нашей улице нет огороженного переднего двора, — заметила она. — Это выглядит снобистски, будто они пытаются не пустить к себе никого, будто они боятся, что кто-нибудь из нас будет разгуливать по их драгоценной лужайке.

Он уже начинал злиться.

— Дело не в этом.

— А в чем дело?

— Я просто хочу сказать, что забор выглядит красиво. Он добавит району чуточку