Шрифт:
Закладка:
Его взгляд скользнул по толпе отчаянно борющихся покупателей.
И вот она.
Лесли.
Она изменилась, и хотя он был готов к такому, степень этого потрясла его. Вместо обтягивающих джинсов, модных футболок и кроссовок, которые она предпочитала с младших классов, Лесли была одета в дизайнерское платье и туфли на высоких каблуках, в которых он узнал прошлогодние распродажи Черной Пятницы. Раньше она никогда не носила украшений, а теперь надела браслеты, серьги, ожерелья, броши. её лицо было почти неузнаваемо. Изможденное и бледное, покрытое морщинами и шрамами, оно было почти как череп, а тупость, внушаемая её отвисшим открытым ртом, противоречила преувеличенному фанатизму в её слишком остром взгляде.
Он окликнул её по имени. Прокричал его. Даже среди шума толпы прозвучало достаточно громко, чтобы она услышала его, но Лесли оставалась совершенно безучастной, даже не взглянув в его сторону, когда пробегала мимо него к женской одежде. Он поспешил за ней.
— Лесли! — звал он. — Лесли!
Помнит ли она вообще своё имя? Эта мысль пришла ему в голову, потому что она действительно на полсекунды посмотрела в его сторону. её внимание было отвлечено его криком, и в её глазах было полное отсутствие узнавания.
Другие, такие же, как она, пробегали мимо обычных покупателей, выделяясь из толпы своей бледной кожей и дорогими костюмами, своей скоростью и целеустремленностью. Кто они такие? Думал Зак. В кого они превратились?
Кто-то закричал в глубине магазина. Он услышал крики позади себя, когда покупатели вступили в битву.
Он последовал за Лесли, которая пробиралась сквозь группы женщин, сражающихся за свитера и купальники, выбирая путь наименьшего сопротивления между стеллажами и круглыми стойками, пока не нашла то, что искала: корзину с кошёльками со скидкой в восемьдесят процентов. Она была там первой, и когда другая женщина подошла к ней сзади, чтобы также порыться и выбрать что-нибудь, Лесли ударила женщину локтем в горло, сбив её, задыхающуюся, на пол.
Зак подошёл к дочери, схватил её, но она уже выбрала два нужных ей кошёлька, и помчалась прочь от него к ювелирному прилавку. Он видел, куда она направляется, а также видел возможность отрезать её прежде, чем она туда доберется. Выскочив в главный проход, он чуть не столкнулся с группой мужчин и женщин, которые что-то бессвязно кричали. Дональд и Кэт бегали со всеми, их руки были полны захваченных выгодных покупок. В их глазах был тот же самый жадный фанатизм, который он видел в Лесли. Ему даже показалось, что цвет их кожи сошёл, хотя и не был уверен, так ли это на самом деле.
Он пробежал по проходу, миновал отдел нижнего белья и добрался до ювелирного прилавка раньше Лесли, бросившись перед ней, пытаясь преградить ей путь. Размахивая руками в стиле семафора, чтобы привлечь её внимание, он крикнул:
— Стой! Лесли! Это я! Папа!
Она налетела на него в своей целеустремленной погоне за драгоценностями по скидкам, сбив его на пол. её нога врезалась ему в грудь, сломав несколько ребер. Высоким каблуком она наступила ему на грудину.
Боль была невыносимой. Внезапно стало невозможно дышать; в легких не было воздуха, и когда он попытался вдохнуть, ему показалось, что его ударили зазубренным ножом. Он попытался встать, но боль была слишком сильной, и тогда другая женщина пнула его в бок. Он бы закричал, если бы у него хватило дыхания, но издал лишь слабый, бесплодный хрип.
Теперь вокруг него толпились люди, толкались и пихались, стремясь добраться до прилавка с драгоценностями. Толстая женщина споткнулась или её толкнули, и упала на него, почти сразу же за ней последовал маленький пожилой азиат.
Все кончено, понял он. Он лежал на полу и не собирался вставать. Он собирался здесь умереть.
Более того, он потерял Лесли. Он не видел её и не знал, где она. Он чувствовал, как давит на него толпа, и понял, что Авива никогда не узнает, что он нашёл их дочь. Он жалел, что сразу не позвонил ей, жалел, что не может сейчас добраться до телефона, но люди наваливались на него, давили, душили, и ему ничего не оставалось, как ждать конца.
Будет ли это в новостях? Хотел бы он знать. Будут ли записи с камер наблюдения о том, как они ворвались в магазин? Будут ли пиарщики и полиция называть это бунтом, как они всегда делали на следующий день?
Может быть, Авива посмотрит запись с камер наблюдения. Возможно, она заметит Лесли.
В конце он вспомнил три вещи: свою шестилетнюю дочь, которая сказала ему, что хочет стать астронавтом, когда вырастет; Авиву, когда он сделал ей предложение и то, как она плакала, хотя знала, что это произойдет, потому что он случайно проболтался накануне; то, как в магазине Сирса всегда пахло попкорном, когда он был ребенком.
Почему Сирс больше не пахнет попкорном? Интересно бы узнать.
Попкорн, подумал он, как раз перед тем, как ему раздавили горло.
Попкорн.
* * *
— Итоги?
— Две смерти, восемнадцать раненых… — последовала пауза.
Слишком долгая пауза.
— И? — поторопил шеф полиции.
— Пять новичков.
— Черт возьми!
— Хотите, я подготовлю пресс-релиз?
— Да. Но пропустите…
— Я всегда так делаю.
— Мы не хотим, чтобы люди волновались из-за этого…
— Я знаю.
— Тогда ладно, — шеф посмотрел в окно и вздохнул. — Пять, говоришь?
— Да. Но, по крайней мере, все закончилось.
— В этом году, — сказал шеф. — В этом году.
Перевод: Игорь Шестак
Ретроспектива в Музее НюАрта, Лос-Анджелес
Bentley Little, "MoNA Retrospective, Los Angeles", 2016
Существует стереотип, что Калифорния — это огромная культурная пустошь, утомительный вздор Вуди Аллена, повсюду навязываемый псевдоинтеллектуалами после просмотра "Энни Холл"[73]. Но это неправда, никогда не было правдой, и программа этих выходных в Музее НюАрта доказывает это. MoНA предлагает ретроспективу некоторых из лучших инсталляций и перформанса 80-х и 90-х годов, в том числе небезызвестных работ, не финансированных НФИ[74].
День первый
Странно осознавать, что то, что когда-то было новым и ультрасовременным, теперь стало устаревшим и допотопным, а бывшие "безбашенные" художники теперь комфортно себя чувствуют в бальзаковском возрасте и активно продвигают свои работы времен былой славы современной аудитории, участвуя в турах величайших хитов, а ведь это прямое нарушение философии, которую они когда-то проповедовали. Однако несколько художников представят свои совершенно новые творения, в том числе Марк Ланч, художник, работы которого я больше всего
