сказал он аудитории, состоявшей из служащих невысокого уровня. – Американцы, по-видимому, развивают исследования в этой области с особенной настойчивостью». Внутри уранового реактора «образуется новый элемент [т. е. плутоний]… по всей вероятности такой же взрывчатый, как и уран-235, и обладающий той же колоссальной мощностью»[1778]. Одновременно с этим в Гарнак-хаусе, в котором когда-то жил со своими упакованными чемоданами Лео Сцилард, представителям Технической службы рассказывали, что «для детонации этого взрывчатого вещества достаточно будет соединить два его фрагмента общим весом от десяти до ста килограммов»[1779].

Итак, имелось принципиальное понимание одного из прямых путей к атомной бомбе – через плутоний. Не хватало денег и материалов. Совещание 26 февраля переубедило по меньшей мере министра образования. «Крупное финансирование впервые было выделено в Германии, – вспоминал Гейзенберг в конце войны, – весной 1942 года, после той встречи с Рустом, на которой мы убедили его, что у нас есть абсолютно неопровержимые доказательства, что это осуществимо»[1780]. Средства, о которых говорит Гейзенберг, были «крупными» лишь по сравнению со скромными фондами, которые выделялись до этого. Для того чтобы получить финансирование, хотя бы приближающееся к тем миллиардам рейхсмарок, которых требовало производство даже десятка килограммов 235U или плутония, в военной пользе атомной энергетики следовало убедить не Бернгарда Руста, а Альберта Шпеера.

После войны Шпеер не мог вспомнить приглашения на совещание 26 февраля. Он впервые услышал об атомной энергии, пишет он в своих воспоминаниях, за одним из регулярных частных обедов с генералом Фридрихом Фроммом, командующим Резервной армией. «Как-то во время обеда в конце апреля 1942 года [Фромм] заметил, что наш единственный шанс на победу – разработка совершенно нового оружия. Он также сказал, что контактирует с группой ученых, которые изобретают оружие, способное уничтожить целые города… Фромм предложил вместе посетить этих ученых». Той же весной к Шпееру обратился президент Общества кайзера Вильгельма, жаловавшийся на недостаточную поддержку урановых исследований. «6 мая 1942 года я обсудил сложившуюся ситуацию с Гитлером и предложил назначить Геринга на пост председателя Имперского совета по научным исследованиям, что подчеркнуло бы важность этой проблемы»[1781][1782].

Переход под начало тучного фельдмаршала, командовавшего люфтваффе, которого Гитлер назначил своим преемником, имел лишь символическое значение. Более важным было совещание, прошедшее 4 июня в Гарнак-хаусе; на нем присутствовали Шпеер, Фромм и конструктор автомобилей и танков Фердинанд Порше, а также другие высокопоставленные военные и руководители промышленности. В феврале Гейзенберг посвятил бо́льшую часть своего доклада атомной энергетике. На этот раз он особо подчеркивал военные перспективы. Секретарь Общества кайзера Вильгельма был удивлен: «Слово “бомба”, звучавшее на этом совещании, было новым не только для меня, но и для многих других присутствовавших, как я видел по их реакции»[1783]. Для Шпеера оно новостью не было. Когда Гейзенберг отвечал на вопросы из зала, один из заместителей Шпеера спросил, какого размера должна быть бомба, способная уничтожить целый город. Гейзенберг сложил ладони так же, как складывал их Ферми, глядя на панораму Манхэттена из окна Пьюпин-холла. «Не крупнее ананаса»[1784], – сказал он.

По окончании выступлений Шпеер расспросил Гейзенберга лично. Как можно использовать ядерную физику для производства атомных бомб? Немецкий лауреат, по-видимому, старался не брать на себя определенных обязательств. «Его ответ далеко не обнадеживал, – вспоминает Шпеер. – Он заявил, что научное решение проблемы действительно уже найдено, и теоретически ничто не мешает создать подобную бомбу, однако технические условия для производства можно создать лишь через несколько лет, никак не ранее чем через два года, даже при максимальной поддержке программы». Гейзенберг сказал, что их особенно сдерживает отсутствие циклотронов. Шпеер предложил построить циклотроны, «столь же или даже еще более мощные, чем американские». Гейзенберг возразил, что у немецких физиков нет опыта строительства больших циклотронов, и начинать придется с установок малой мощности. Шпеер «призвал ученых информировать меня о том, сколько им необходимо денег и материалов для дальнейших ядерных исследований». Через несколько недель они так и сделали, но их запрос показался рейхсминистру, привыкшему оперировать миллиардами марок, совершенно ничтожным. Они запросили «несколько сотен тысяч марок, небольшое количество стали, никеля и других стратегических металлов… Неприятно удивленный скромностью требований в таком важном деле, я предложил один или два миллиона марок и соответственно большее количество материалов. Однако в тот момент ученые, очевидно, не смогли бы освоить предложенные ресурсы. Так или иначе, у меня создалось впечатление, что атомная бомба вряд ли сможет оказать влияние на ход войны»[1785][1786].

Шпеер регулярно встречался с Гитлером и немедленно сообщил ему о том, что узнал на июньских совещаниях:

Гитлер иногда заговаривал со мной о возможности создания атомной бомбы, но эта проблема явно выходила за рамки его интеллектуальных возможностей. Он был не в состоянии понять революционного значения ядерной физики. Из двух тысяч двухсот запротоколированных вопросов, обсуждавшихся на моих совещаниях с Гитлером, проблема расщепления атомного ядра всплывает лишь однажды и упоминается вскользь, а мой отчет о разговорах с физиками лишь утвердил его во мнении, что большой выгоды от ядерных исследований ждать не стоит. По сути, профессор Гейзенберг так и не дал уверенного ответа на мой вопрос, можно ли с абсолютной надежностью управлять делением ядра, или же оно может перерасти в цепную реакцию. А Гитлера не приводила в восторг мысль о том, что покоренная им Земля может превратиться в пылающую звезду. Иногда, правда, он шутил, что ученые – люди не от мира сего, в своем стремлении раскрыть все тайны природы когда-нибудь подожгут земной шар. Но это, несомненно, случится не скоро, говорил Гитлер; сам он наверняка до этого не доживет[1787].

Тогда, по словам Шпеера, «мы прикрыли проект по производству атомной бомбы по предложению физиков-ядерщиков… после того, как я еще раз расспросил их о сроках и услышал, что на получение каких-либо результатов в течение трех или четырех лет рассчитывать не приходится». Однако было решено продолжить работу над, как называет его Шпеер, «энергопроизводящим урановым мотором для двигательных агрегатов»[1788] – то есть реактором на тяжелой воде. «В результате, – писал Гейзенберг в 1947 году в журнале Nature, подводя итоги военных лет, – [германским физикам] не пришлось решать, следует ли им стремиться к созданию атомной бомбы. Обстоятельства, определившие политические решения в поворотном 1942 году, помимо их участия направили их работу на решение задачи применения ядерной энергии в движителях»[1789]. Но союзники об этом еще не знали.

«Возможно, мы участвуем в состязании на скорость осуществления проекта, – писал