Каден, не слушая, резал веревки на руках Киля. Толстые волокна легко распадались под острым наконечником накцаля. Когда двое из них троих оказались свободны, Каден, чуть замешкавшись, протянул копье Килю:

– Умеешь с ним обращаться?

Киль перехватил древко и скользнул по нему взглядом.

– Много веков прошло, – умело и плавно раскручивая оружие, произнес он, – но память не ослабела.

Он встал перед Каденом, заслонив его от Матола, и сразу стало ясно, что чаша весов качнулась в другую сторону. Матол сжал зубы, как видно вслед за Каденом оценив соотношение сил.

– Биллик, – бросил он одному из уцелевших воинов, – приведи остальных. Они за Кавалтинскими вратами. Двадцать вздохов, туда-обратно.

Каден понятия не имел, где лежит Кавалтин и какие кента к нему ведут, но что это меняло? Где-то совсем рядом ждали другие ишшин, может быть, не один десяток вооруженных до зубов и готовых к схватке бойцов. Если они придут сюда, спасения не будет. Факт был непреложен, как небо над их головами. Биллик бросился через зеленую полоску, шагнул в кента и пропал. Тристе выбрала этот момент, чтобы, извернувшись в руках врага, вцепиться ему зубами в загривок, а когда тот с рыком дернулся, вырваться на волю.

Матол выбранился и сплюнул в траву. Рывок бросил перепуганную Тристе прямо к его ногам, и ишшин, шагнув вперед, поднял и опустил меч. Дуга, описанная беспощадным клинком, вела прямо к голове Тристе, но Киль оказался быстрее: накцаль скользнул в брешь и отвел удар Матола в землю. Кшештрим тотчас отдернул копье, занес его для нового удара, но, пока отводил руку, Тристе поднялась на ноги. Каден ждал, что девушка метнется прочь от клинков, а она бросилась вперед, прямо на Матола. На сведенном страхом и яростью лице солнцами сверкали глаза, руки ее сошлись за спиной ишшин, она привлекла мужчину к себе, вместе с ним прогибаясь назад.

– Отцепись, бездушная шлюха! – сплюнул Матол.

Он дернулся, но высвободиться не сумел. Рука с мечом, прижатая к боку, не подняла клинка.

– Это ты отринул свою душу, – тихо ответила девушка.

«Нет, – понял Каден, – это не Тристе».

Робкое дитя, рыдавшее в его павильоне в Ашк-лане, пропало, на его место явилась женщина, несколько недель назад размозжившая Матолу запястье. Ишшин был старше, выше, сильнее, и все же мышцы Тристе, ее сухожилия, напряглись, но не выпустили добычу.

– Я предупреждала, – сказала она голосом четким, как грани отшлифованного ювелиром камня. – И этот день настал.

Матол отбивался, бранился – и проигрывал. Она влекла его к кента, и Кадену показалось, что он угадал замысел девушки: протолкнуть врага навстречу ливню стрел, под арбалеты других ишшин. То, что удалось раз, могло сработать снова. Но она двигалась не к тем кента – эти вели в подвал капитула хин.

– Тристе, нет! – выкрикнул он, указывая ей на дворцовые врата. – Не туда. Сюда!

Она словно не услышала.

– Ты предал свою душу. Ты думал выжечь ее жестокими обрядами, ты веровал в ничтожную власть боли. – Тристе разразилась сочным нутряным смешком. – Боль может так мало.

– Я тебе покажу боль, стерва!

Двое оставшихся ишшин двинулись к кента, на помощь своему командиру, но Киль преградил им дорогу занесенным накцалем.

– Ты не поверишь, что бывает такая боль! – рычал Матол.

Он выронил меч и потянулся к горлу Тристе.

– Слабый человечек, тебе ли знать, во что я верю?

Пальцы Матола сомкнулись на ее шее, но Тристе лишь улыбнулась, притянула его еще ближе и накрыла его губы своими. Каден в ошеломлении уставился на слившиеся в объятии тела: бедро к бедру, уста к устам – любовники на пике восторга. Ишшин еще душил ее, но губы его открылись под ее поцелуем, ответив животному позыву древнее мысли и древнее ненависти. Тристе, ухватив его за свободную руку, отвела ее назад, в проем кента…

Матол дернулся, как от ножа, хотел крикнуть, вырваться, но пальцы Тристе сплелись у него на загривке. Он выдернул руку из кента – не руку, ровный обрубок с двумя кружками кости, срезанной, как не срежет самый острый топор. Кость и мясо. Потом хлынула кровь.

Тристе чуть отстранилась, улыбнувшись бьющемуся Матолу.

– Не думай о боли, – проворковала она. – Наслаждайся. Ты вообразил, что выжег себе душу, а я ее тебе возвращаю.

И она снова приникла к его губам, прощупывая, испытывая, прижалась грудью к груди, снова подтолкнула его к вратам. Он отступил на шаг, нога ушла за невидимую плоскость, и он стал заваливаться, словно кто-то по ту сторону подсек ему стопу.

Тристе удержала его губами, руками, страшными объятиями. Он остался без ноги, он обливался и обливал Тристе кровью, а она все не разжимала хватки. Матол корчился, но Каден уже не был уверен, пытается ли он вырваться – даже если бы мог. Каден видел, как боль подтачивает с краев его ваниате. Тристе с силой толкнула главу ишшин на опору врат, налегла всем весом, запустила руку ему в штаны, а другой – снова развернула мужчину спиной к голодному провалу кента. Матол изогнул спину, запрокинул голову, содрогнулся всем телом, в судорогах ломая себе кости, и тут Тристе наконец выпустила его. От человека мало что осталось: лишь голова да обрубок тулова. Не человек, а кусок мяса. Тристе будто часами мокла под кровавым дождем, но не замечала сбегающих по лицу и льющих с пальцев красных струй. С застывшим, непроницаемым лицом, она взглянула на Матола и слизнула с губ кровь.

– Тристе? – позвал Каден, не сумев еще до конца осознать увиденного.

Она затрясла головой, взглянула на него огромными пустыми глазами:

– Что?

Ответить он не успел, потому что из кента на дальнем краю островка хлынули ишшин. Их было несколько десятков – в доспехах из кожи и войлока, с клинками и луками в руках. Каден узнал нескольких, других раньше не видел. Все равно, главное – сколько их. Тристе не смогла бы выдернуть из ваниате всех, не успела бы загнать их во врата.

– Вот они! – махнул рукой Биллик. – Окружай!

Ишшин растянулись цепью, лишая их последнего шанса прорваться. Каден не грустил о пропавшей надежде, не чувствовал страха.

– Валите их болтами и стрелами, – распоряжался ишшин. – Бейте только по ногам. Мне нужны калеки, а не трупы.

Он только раз взглянул на то, что осталось от Матола, и взвесил на руке свой клинок. Ишшин не спешили – тянули время, со вкусом выбирая цель, но скоро должны были сорваться стрелы.

– За кента! – велел Киль, указывая рукой.

Каден понял его, потянул Тристе за врата, и в следующий миг зазвенела первая тетива. Полдюжины стрел рванулись к ним – и исчезли в пустоте проема. Врата служили им щитом, но такой щит не передвинешь, не развернешь. Ишшин уже растянулись шире, заходили с флангов. В нескольких шагах за спиной остров обрывался. Утес и острые скалы с бурунами. Там спасения не было.