Хартридж не записывает ни единого слова из диалога между двумя мужчинами; он даже не указывает, что они разговаривали, хотя они должны были это делать. Тем не менее, по мере того, как его рассказ подходит к концу, ожидания растут: несомненно, это экстраординарное испытание сблизит этих двух непокорных во взаимопонимании, возможно, даже уважении. После такого опыта кажется невообразимым, что они когда-либо снова обменяются резкими словами по таким вопросам, как отвратительный туалет.

Но и ободряющей концовки нет. Вместо этого мы узнаем, что Хартридж физически выздоровел и готов вернуться к своим обязанностям районного надзирателя. «Сейчас я сыт по горло и отдохнул, и шоу весело приближается к грандиозному финалу».

ГЛАВА 26. ЕДА КАК ОРУЖИЕ

Возможно, что то, что в конечном итоге спровоцировало руководителей АРА свернуть операции в Оренбурге, было их интервью в Москве с Григорием Сахаровым, правой рукой Коулмана. Сахаров был инженером; фактически в течение двух лет до прибытия АРА он был главным инженером Оренбурга, присланным туда из Москвы лидером большевиков Леонидом Красиным для ремонта мостов вдоль линии Ташкентской железной дороги, разрушенной во время Гражданской войны.

Это означало, что он был одним из «буржуазных специалистов», вызывавших недовольство, но все же незаменимых для нового советского истеблишмента в его борьбе за поддержание работы правительства и экономики, хотя и до тех пор, пока не будет подготовлено достаточно красных специалистов, чтобы занять их место.

Когда Коулман прибыл в Оренбург, два инженера объединили усилия, и американец нашел для себя человека, которого большинство районных руководителей сочли жизненно важным для операций: российского руководителя высшего звена. Коулман был немного необычен, так сильно полагаясь на своего помощника, сделав Сахарова своим агентом во многих официальных сделках с Климовым, тем самым натравив двух классовых и политических врагов друг на друга. Как это повлияло на отношения с органами власти в Оренбургском округе, сказать наверняка невозможно, но это не могло помочь.

В июле 1922 года, когда уход Климова был неизбежен, он, казалось, готовил почву для ареста Сахарова. В одном из своих последних писем Коулману он приписал враждебный тон общения американца с ним влиянию Сахарова, который, по его словам, дважды подавал заявление о вступлении в партию и дважды получал отказ, а теперь использует свое положение в АРА, чтобы отомстить за этот отказ. Это объяснение звучит неправдоподобно, но это не значит, что Климов ему не поверил.

Далее Климов обвинил Сахарова в краже двух мешков муки со склада АРА и сказал, что Сахаров вызвал его на дуэль. «Я не принимаю его вызов», потому что инженер не сравнится с «опытным фронтовым стрелком». Вместо этого беспристрастный генерал предложил «более честный поединок, поединок справедливости — Трибунал». Здесь он пообещал определенное осуждение с тяжелыми последствиями для Сахарова и АРА. В «Истории Оренбурга» неясно говорится, что Климов лично сказал Коулману о «своем желании посадить этого человека в тюрьму, если его за это расстреляют», что звучит зловеще, что бы это ни означало.

«Степная правда» от 16 июля — за день до «отставки» Климова — опубликовала письмо редактору за подписью «N», в котором сын Сахарова обвинялся в том, что он бросил «пирожки из слоеного теста» его собаке. Говорили, что эти пироги были сделаны из белой муки, что могло означать только муку сорта АРА. Писатель, который утверждал, что был в ужасе от такого поведения, назвал Сахарова «Оренбургским купцом». На копии перевода один из американцев нацарапал: «Старина Клинофф — АРА!!» «Клинофф», по-видимому, было прозвищем командира в АРА.

Коулман истолковал письмо как признак того, что Климов собирался арестовать Сахарова, и это, вероятно, мотивировало его срочную телеграмму Хаскеллу на следующий день с предупреждением о возможной необходимости закрытия Оренбургской миссии. Коулман был настолько взволнован, что посадил Сахарова без семьи на поезд до Москвы. По прибытии он был немедленно арестован ГПУ и посажен в тюрьму. Вскоре он был освобожден, вероятно, благодаря заступничеству АРА. Куинн написал Коулману: «Он произвел на нас большое впечатление во время наших переговоров с ним, и мы сделаем все возможное, чтобы ему не причинили вреда из-за эффективной работы, которую он проделал для нашей организации».

Сахаров, должно быть, подробно рассказал в штаб-квартире о трудностях оренбургской миссии с Климовым и местными советскими властями, что, вероятно, укрепило доверие Коулмана к его начальству. Это должна была быть последняя работа, которую он сделал для АРА.

Должно быть, такому человеку, как Климов, было трудно удержаться от того, чтобы просто запереть Сахарова, последнего буржуа — или буржуя, выражаясь уничижительно по-русски, — либо просто расстрелять его, как это делалось с классовыми врагами в недавние старые добрые времена Гражданской войны. Шпионы, диверсанты, спекулянты — с ними можно было тогда разобраться в краткой форме, не прибегая к приготовлению пирогов из слоеного теста. В наши дни это было не так просто, и разочарование усугублялось тем фактом, что классовые враги пользовались защитой представителей иностранного империализма, выдававших себя за сотрудников по оказанию помощи голодающим.

Билл Кейси получил некоторое представление об этой проблеме в новогоднюю ночь 1923 года в портовом городе Феодосия в Крыму. Он решил заскочить на несколько минут на бал-маскарад и ждал, пока его шофер заберет его, когда офицер Красной армии, очень пьяный, вошел в зал и «налетел на меня, сбив с ног примерно на три фута. Позже он сказал, что принял меня за русского; я им не был». Учитывая состояние опьянения офицера как повод для маскарада, ошибку можно простить.

Кейси описал последовавший обмен любезностями:

Я повернулся к нему лицом и хотел знать, что он имел в виду. Он выхватил шашку вместо пистолета и ударил меня. Он порезал мне палец, и это было довольно неприятно. Я просто прижал его спиной к стене и держал за горло одной рукой, в то время как другой бил по его лицу. У него был сломан нос, подбит один глаз, а остальная часть лица была в сильных синяках.

Когда Кейси разжал хватку, русский снова ударил его шашкой, но «не причинил вреда», что должно означать, что он действительно был в плохом состоянии, или же его оружие было всего лишь реквизитом для маскарада.

Говорили, что свидетелями этой сцены были пятеро «дружелюбных» милиционеров. Они предложили двум спорщикам выйти на улицу, поскольку они, казалось, ослабляли энтузиазм завсегдатаев вечеринки. Прибыла машина Кейси, и они все сели в нее, чтобы отвезти в милицейское управление, где могли во всем разобраться. «По дороге в милицейский участок один из милиционеров стянул у меня наручные часы, которые я позже вернул».

Когда мы добрались