Новая эра хорошего настроения длилась недолго. Последние американцы отбыли из Оренбурга на «Никербокер экспрессе» 30 сентября.

Но это был еще не конец. Осенью центральные власти в лице Ландера несколько раз обращались к АРА с просьбой вновь открыть Оренбургский офис, обещая новый формат сотрудничества со стороны местных властей и полномочного представителя. АРА не согласилась так легко и настояла на подписании специального соглашения с участием центрального правительства и правительства Оренбурга. Его принципы мало отличались от того, что требовалось АРА в других районах в соответствии с Рижским соглашением, но идея заключалась в том, чтобы подчеркнуть необходимость улучшения сотрудничества.

Окончательное взаимопонимание было достигнуто в Москве 21 января 1923 года на встрече, на которой по настоянию АРА присутствовали глава Оренбургского совета и новый московский полномочный представитель в округе Рудминский, который впервые появился в последние недели правления Климова и, вероятно, не был первым кандидатом Коулмана на эту должность.

Соглашение предусматривало, что АРА должна начать свою деятельность немедленно, за сто тысяч пайков. Советы пообещали подготовиться к прибытию АРА, обустроив штаб, дом для персонала, склады и так далее. Хартридж был назначен районным надзирателем, и он вместе с помощником по имени Смит совершил путешествие по железной дороге, прибыв в Оренбург 19 января. Они въехали в центр города в 11:00 утра. и подъехали к их старому дому для персонала, который, как они обнаружили, занимал Рудминский. Он открыл дверь в пижаме и сослался на полное неведение относительно сроков возвращения АРА, к которому он не готовился.

Температура была тридцать пять ниже нуля, и, поскольку пойти было некуда, кроме железнодорожного вагона, Хартридж потребовал действий, но Рудминский сказал, что, поскольку это был праздник — Богоявление, — он ничего не мог организовать, по крайней мере, в течение нескольких дней.

В конце концов Хартридж и Смит вернули себе прежнее жилище, хотя, когда Рудминский покинул его, он убрал телефон, электрическое освещение и все кровати; комнаты были завалены мусором, а на кухонном полу лежал слой льда толщиной в полдюйма.

Хартриджу не потребовалось много времени, чтобы понять, что заманивание их обратно в Оренбург было делом рук местных чиновников, которые стремились развеять подозрения населения в своей ответственности за вывод АРА. Теперь, когда американцы вернулись, все вернулось к старому виду. Первое письменное сообщение Хартриджа Рудминскому, датированное 3 февраля, гласило следующее: «Туалет в офисе АРА не работает. Пожалуйста, примите немедленные меры для исправления этого состояния».

9 февраля Хартридж доложил о неудовлетворительной ситуации в Москву и умолял начальство заменить Рудминского. «Мистер Рудминский — всего лишь мальчик, слабого ума и не имеет веса. Лично он, как вы знаете, еврей, и его ненавидят в этом сообществе. Его официальное положение позволяет ему лаять практически на любого, кто имеет с ним дело, и он в полной мере пользуется этой властью». Хартридж также назвал его «маленьким, подлым, мстительным и презренным».

Девять дней спустя, возможно, по запросу Москвы, Хартридж прислал более полный отчет. Первое место в списке жалоб, среди ожидаемых возражений против запугивания Рудминским персонала АРА, его безразличия, некомпетентности, вмешательства в телеграммы АРА и так далее, занимает ссылка на «отвратительное состояние» туалета в офисе АРА. Затем Хартридж описывает его бескомпромиссную манеру поведения: «Он считает меня своим врагом и обращается со мной соответственно. Во всех отношениях он резок до оскорбительной степени, его тон язвителен, и он проявляет свою злобу всеми возможными способами».

По словам Хартриджа, Рудминский угрожал отправить сотрудника АРА в тюрьму и «выбросить его семью на улицу в течение двадцати четырех часов... Должность, которую он занимает в Оренбурге, подействовала на него, как крепкое вино, и все его усилия направлены на то, чтобы внушить осознание своей власти и могущества тем, кто имеет с ним дело, на преступное пренебрежение своими обязанностями, для выполнения которых он был направлен сюда. Он похож на дворняжку, лающую и огрызающуюся на мастифа, которого крепко и надежно держат на поводке». Со своей стороны, Хартридж утверждал, что оставался «сдержанно вежливым и обходительным» в своем поведении по отношению к Рудминскому.

В московском штабе не сомневались, что Рудминский вел себя невыносимо. Эллингстон сказал, что он был «в некотором роде ублюдком». Но начальство было настроено осторожно. Поскольку АРА вступила в так называемый период ликвидации, больше всего они хотели мирного завершения миссии, чтобы закрепить свой успех и защитить репутацию Гувера дома. На мольбы окружных начальников о прикрытии от тяжелого артиллерийского огня из Москвы в их битвах с правительством штаб ответил проповедью дальнейшей практики «самоварной дипломатии», которая все чаще означала подставление другой щеки. Они, конечно, не горели желанием поднимать пыль в далеком Оренбурге.

Несмотря на все усилия Хартриджа, Рудминский оставался на своем посту до конца миссии, так что каким-то образом в этом городе хватило места для них обоих. Волею судьбы им было суждено нечто большее, чем простое сосуществование. В апреле они вместе возвращались из Москвы в Оренбург — по крайней мере, они ехали в одном поезде, если не в одном купе, — путешествие, которое превратилось в нечто вроде приключения, о котором Хартридж рассказал в письме Филу Болдуину в Москву.

Все было хорошо, пока они не добрались до Самары, где им сказали, что между Самарой и Оренбургом размыто более двадцати пяти миль путей и два моста и что до возобновления железнодорожного сообщения пройдет четыре недели. «Рудминский ехал со мной в поезде, и, конечно же, мы оба были в одной лодке».

Они решили повернуть на север и проехать через Симбирск и Уфу, куда прибыли 22 апреля и были встречены в доме персонала АРА: «Вы можете себе это представить? Мы с Рудминским дружим».

Эта часть была легкой, но остальная часть пути была кошмарной. Путешествуя на повозке и в компании местных гидов, они с большим трудом пробирались на юго-восток в сторону Орска, чтобы окольным путем приблизиться к месту назначения. Весенняя оттепель была в самом разгаре, и дороги в Орск были в основном непроходимы, что вынуждало их гидов импровизировать. Их повозки часто застревали в грязи, и несколько раз они терялись в степи. В Орске их заставили переплыть реку Урал вплавь, при этом Хартридж держал драгоценные почтовые мешки АРА над водой.

Всего они находились в пути из Самары пятнадцать дней и использовали двадцать восемь лошадей. Хартридж говорит, что носил одну и ту же одежду в течение десяти дней и спал в среднем по три часа за ночь в глинобитных хижинах или в повозках. Они толкались несколько часов подряд, на заключительных этапах путешествия им приходилось помогать садиться в вагоны и выходить из них. Эти транспортные средства были без крыш, и для защиты от проливных дождей они завернулись в одеяла, которые носили днем