Перрен так открыто, что даже не скрывает, что состоит на жаловании у немцев. Между ним и министром до последнего времени велась переписка «при посредстве официальной вализы российской миссии в Стокгольме». В конце января Перрен, по просьбе Протопопова, собирался ехать в Россию, и ему должны были предоставить «отдельный вагон» из Торнео, но вследствие противодействия русского ген. штаба в выдаче паспорта он отказался от поездки, но ездил с немцем, которого считают «германским дипломатом» и «представителем принца Генриха Прусского, Бьерсон Шахом в Ханаранду будто бы на свидание с каким-то приехавшим из России русским». Из лиц, «действующих, по-видимому, под его руководством», можно считать германского банкира Варбурга из Гамбурга, в обществе которого Перрена видели «очень часто». Справка заключалась сообщением, что Перрен, потеряв крупную сумму (50 т. долл.) на спекуляциях в Америке, для поправления своих дел занялся экспортом спичек в Германию. Английская контрразведка, со своей стороны, добавляла черты для характеристики «опасного примера», какой являет подозрительный гадальщик, ведущий «деятельную кампанию в пользу сепаратного мира», и отмечала, между прочим, что из Стокгольма «исчезла» бельгийская подданная Алиса Гетгебюр, состоявшая «невестой или любовницей» Перрена и проживающая «ныне» в Петрограде.

Контрразведочная буффонада большого внимания не заслуживает, но подчас рассмотрение пустяков может вставить вопрос, опутанный стараниями изыскателей пеленой подозрительного тумана, в правильные исторические рамки, поэтому остановимся на некоторых деталях. Одиозный характер сношений Протопопова с Перреном у Милюкова в показании 7 августа не вызывал сомнений – он говорил о «регулярных сношениях» со Стокгольмом путем «шифрованной переписки» и это повторил в своей «Истории революции». В виде доказательства Милюков сообщал Комиссии, что он в первые же дни «передал Керенскому две шифрованные телеграммы: одна из них большая, другая маленькая, которые, по-видимому, имели не последнее значение». Откуда мог вывести министр ин. д. такое заключение, неясно, ибо он тут же добавлял: «Я не знаю, разобрали ли шифр, потому что у нас они не могли быть разобраны, и поэтому я их так и передал. Я спрашивал несколько раз А.Ф. Керенского, и он говорил, что, кажется, тоже не разобрали». На вопрос председателя: «когда вы изволили получить телеграммы?» Милюков довольно неопределенно ответил: «в министерстве ин. д. мне передали в числе бумаг». Передавая найденные телеграммы в качестве изобличительного материала в спешном порядке министру юстиции, Милюков не сохранил в делопроизводстве своего министерства даже копий. Ко времени допроса свидетель уже забыл детали этого «спешного и важного» тогда дела и ничего не мог разъяснить Комиссии. Он помнил только, что телеграммы были «написаны особым шифром, который специально не употреблялся, они прошли через Неклюдова, хотя Неклюдов не знал их содержания», – так свидетелю сказали в министерстве. Из слов Милюкова вытекало, что телеграммы пришли в первые дни его министерства или в дни предшествующей революционной неразберихи.

Мы не знаем дальнейших этапов выяснения в Комиссии происхождения и сути одиозных телеграмм, но знакомы с первой стадией рассмотрения всей этой истории, из которой явствует, что никакого расследования и не производилось, так как к моменту допроса Милюкова эпизод был уже достаточно разъяснен; когда Протопопов при четвертом своем допросе в президиуме еще 21 апреля захотел вернуться к пройденному вопросу, председатель попросту отмахнулся – «не будем на этом останавливаться»534. При втором допросе 8 апреля Протопопову был поставлен вопрос об одном из его «стокгольмских знакомых» Карле Перине (под такой транскрипцией Перрен фигурировал иногда в имевшемся о нем деле в Департ. полиции). Протопопов отрекся – может быть, потому, что предпочитал молчать перед следственной комиссией в тех случаях, когда это возможно, или действительно не поняв, о ком идет речь. Во всяком случае, на возобновившемся после перерыва заседании он сам спросил: «Может быть, ошибка: Charles Perrin?» (Скажут: конечно, он «вспомнил», потому что придумал, какое дать освещение своим отношениям к подозрительному хироманту.) «Да, да», – ответил председатель. – «Это не стокгольмский мой знакомый. Он был здесь в Петрограде, жил в «Гранд-отеле»… Это гадатель, предсказатель будущего… Он читает мысли, по-видимому, очень удачно. Я был у него, заплатил довольно дорого, и мы разошлись, так сказать, знакомыми… Но я только один раз и был у него в Петербурге. А затем он часто про меня вспоминал». Попал к Перрену Протопопов, узнав о гадальщике через газеты («Новое Время»). В дополнительном показании 20 апреля Протопопов указал, что это было «в конце 1915 г.». На другой день он поправлялся и утверждал, что свидание было «до войны» – весной 1914 г. Искренность показаний Протопопова возбуждает сомнение у комментатора следственного материала, склоняющегося к мнению, что с Перреном Протопопов виделся и за границей (о чем его усиленно допрашивали и в Комиссии); оспаривание основывается на данном 19 апреля следователю директором канцелярии министра вн. д. Писаренко показании, что Протопопов говорил ему, что встретился с этим «замечательным человеком», читающим по руке все мысли, «где-то за границей» – ясно, что в Стокгольме. Между тем слова Протопопова были подтверждены не только в показаниях его зятя Носовича (брата прокурора, деятеля мин. торг. и пром.), но и данными, собранными русской контрразведкой о Перрене. Носович свидетельствовал, что это он познакомил Протопопова, интересовавшегося «всегда миром психических явлений»535, с графологом, с которым сам Носович встретился в Петербурге в Палас-театре зимой 1913—1914 г., где «его ученики давали сеанс телепатии». Подчеркивая «крайнее корыстолюбиe» телепата, Носович говорил, что ему «никогда не приходилось слышать от кого бы то ни было, что во время своих сеансов он выпытывал от клиентов какие-либо сведения относительно политического и военного положения России». «Мы всей семьей, – продолжал Носович, – поехали в «Гранд-отель»536, где жил Перрен». Последний предсказал Протопопову блестящую карьеру. «Предсказание это произвело на моего зятя сильное впечатление, тем более, что оно вскоре начало сбываться («неожиданно» Прот. был избран тов. пред. Гос. Думы). За сеанс Протопопов заплатил Перрену несколько сот рублей (200, по словам Пр.). Перрен, видя произведенное им впечатление, несколько раз пытался возобновить сеансы. Но, сколько мне известно, они больше не виделись»537.

По данным Охр. отд., сообщенным контрразведке, Перрен в марте 1914 г. проживал в гостинице «Гранд-отель», публиковал в газетах рекламные извещения о поразительных предсказаниях, сделанных им коронованным особам – королю английскому и королеве бельгийской, и был посещаем для гадания «многими лицами». Разговаривал он всегда на «немецком языке» (Протопопов говорил – на английском), получал корреспонденцию из Дании и Гельсингфорса и тем возбуждал сомнение, не германский ли он подданный, занимающийся шпионажем; «сам» гадальщик показывал «одно письмо из Германии»,