ноября подписала официальную декларацию о соправительстве. Она сохранила за собой верховную власть над внутренними делами Австрии, Венгрии и Богемии; Иосиф, как император, должен был отвечать за иностранные дела и армию, а также, в меньшей степени, за администрацию и финансы; но во внешних делах он принял руководство Кауница, и во всех областях его решения подлежали пересмотру императрицей. Его стремление к власти сдерживалось уважением и любовью к матери. Когда в 1767 году она едва не умерла от оспы, он редко покидал ее и поражал двор глубиной своего беспокойства и горя. Эти три приступа болезни, обрушившиеся на королевскую семью, наконец убедили австрийских медиков ввести прививку.

Любящий сын беспокоил мать настойчивостью своих идей о реформах. В ноябре 1765 года он направил в Государственный совет меморандум, который, должно быть, поразил его читателей:

Чтобы сохранить больше способных людей, способных служить государству, я укажу — что бы ни говорили Папа и все монахи мира, — что никто из моих подданных не должен начинать церковную карьеру до… двадцатипятилетнего возраста». Печальные результаты для обоих полов, к которым часто приводят ранние обеты, должны убедить нас в целесообразности такого решения, помимо государственных соображений.

Религиозная веротерпимость, мягкая цензура, отсутствие преследований за нравственность и шпионаж в частных делах должны быть максимами правительства…Религия и мораль, несомненно, являются одними из главных целей государя, но его рвение не должно распространяться на исправление и обращение иностранцев. В вопросах веры и морали насилие бесполезно; необходимо убеждение. Что касается цензуры, то мы должны быть очень внимательны к тому, что печатается и продается, но обыскивать карманы и сундуки, особенно у иностранцев, — это излишнее рвение. Легко было бы доказать, что, несмотря на усиленную цензуру, все запрещенные книги теперь доступны в Вене, и каждый, привлеченный вето, может купить их по двойной цене.

Промышленность и торговля должны быть стимулированы запретом на все иностранные товары, кроме пряностей, отменой монополий, созданием коммерческих школ и прекращением представлений о том, что занятие бизнесом несовместимо с аристократией.

Необходимо ввести свободу брака, даже того, что мы сейчас называем брачными союзами. Ни божественный закон, ни закон природы не запрещают этого. Только предрассудки заставляют нас верить, что я стою больше, потому что мой дед был графом или потому что я владею пергаментом, подписанным Карлом V. От родителей мы наследуем только физическое существование; король, граф, буржуа, крестьянин — это одно и то же».31

Мария Терезия и члены совета, должно быть, почувствовали в этих предложениях дыхание Вольтера или «Энциклопедии». Молодому императору пришлось действовать медленно, но он продвигался вперед. Он передал в казну двадцать миллионов гульденов наличными, акциями и имуществом, завещанным ему по завещанию отца, и вернул национальный долг под четыре, а не шесть процентов. Он продал охотничьи заповедники покойного императора и приказал истребить диких кабанов, которые служили мишенями для охотников и уничтожали крестьянские посевы. Против протестов знати, но с одобрения матери, он открыл Пратер и другие парки для публики.32

В 1769 году он шокировал императрицу и двор, отправившись в Нейсе, в Силезию, и проведя три дня (25–27 августа) в дружеской беседе с самым ненавистным врагом Австрии, Фридрихом Великим. От короля Пруссии он перенял концепцию монарха как «первого слуги государства». Он восхищался подчинением церкви государству и терпимостью Фридриха к различным религиям; он завидовал прусской военной организации и реформе законодательства. Оба мужчины чувствовали, что настало время сгладить свои разногласия в защитном соглашении против растущей мощи России. Иосиф писал матери: «После ужина… мы курили и говорили о Вольтере».33 Король, которому сейчас было пятьдесят семь, не был высокого мнения об императоре, которому сейчас было двадцать восемь. «Молодой принц, — писал он, — отличается откровенностью, которая ему очень идет… Он желает учиться, но у него не хватает терпения, чтобы обучать себя. Его возвышенное положение делает его поверхностным… Безграничное честолюбие поглощает его… У него достаточно вкуса, чтобы читать Вольтера и оценить его достоинства».34

Тревожные успехи Екатерины II в России заставили Кауница устроить вторую конференцию с Фридрихом. Король, император и принц встретились в Ной-штадте, в Моравии, 3–7 сентября 1770 года. Должно быть, за этот год Иосиф значительно развился, поскольку теперь Фридрих писал Вольтеру: «Воспитанный при фанатичном дворе, император отбросил суеверия; воспитанный в великолепии, он принял простые манеры; вскормленный благовониями, он скромен; жаждущий славы, он приносит свои амбиции в жертву сыновнему долгу».35

Эти две встречи стали частью политического образования Джозефа. Он дополнил его, посетив свои владения и изучив их проблемы и возможности из первых рук. Он отправился в путь не как император, а как обычный путешественник, верхом на лошади. Он избегал церемоний и останавливался в трактирах, а не в замках. Посетив Венгрию в 1764 и 1768 годах, он отметил крайнюю нищету крепостных, и был потрясен, увидев в поле трупы детей, умерших от голода. В 1771–72 годах он наблюдал аналогичные условия в Богемии и Моравии; повсюду он слышал сообщения или видел свидетельства о жестоких помещиках и голодающих крепостных. «Внутренняя ситуация, — писал он, — невероятна и неописуема; она разрывает сердце».36 Вернувшись в Вену, он негодовал по поводу пустяковых улучшений, задуманных советниками императрицы. «Мелкие реформы не подойдут, — говорил он, — необходимо преобразовать все». В качестве первого шага он предложил захватить некоторые церковные земли в Богемии и построить на них школы, приюты и больницы. После долгих споров он убедил Совет издать (1774) «Урбарский закон», сокращающий и регулирующий количество крепостного труда (который богемцы называли robota), причитающегося феодалу. Владыки Богемии и Венгрии воспротивились; богемские крепостные подняли беспорядочное восстание, которое было подавлено военными. Мария Терезия обвинила в этих беспорядках своего сына. Своему агенту в Париже, Мерси д'Арженто, она написала:

Император, который слишком далеко зашел в своей популярности, во время своих различных поездок слишком много говорил… о религиозной свободе и освобождении крестьян. Все это привело к замешательству во всех наших немецких провинциях….. Опасаться следует не только богемского крестьянина, но и моравского, штирийского, австрийского; даже в нашей части они осмеливаются предаваться величайшим дерзостям».37

Напряжение между сыном и матерью усилилось, когда (1772) Иосиф присоединился к Фридриху и Екатерине II в первом разделе Польши. Она протестовала против этого изнасилования дружественного (и католического) народа; она плакала, когда Иосиф и Кауниц убеждали ее поставить свою