тела. Это был молодой человек по фамилии Хёбу, заботам которого была поручена деревня Миясу, недалеко от замка.

— Вот что, — он умылся и, утеревшись рукавом, подал руку девушке, — вот что, Токугава-но Юкки, я хочу тебе сказать. Конечно, мне весело с тобой примерять новые маски, быть сегодня девочкой, а завтра стариком, сегодня собакой, а завтра рыбкой, но пора бы начать жить как нормальные люди живут. Что ты думаешь, Хёбу-сан еще не стар, должность спокойная, опять же земля родная, до замка Фудзимото рукой подать, за семьей приглядеть можно. Что скажешь, Юкки-тян?

— Ты будешь спать с женой этого самурая? — Лицо Юкки исказила недетская обида. — Ты будешь переплетать с ней ноги и забудешь про меня?

— Видишь ли, — он покрутился на месте и, приметив невдалеке стены замка, показал на них. — Много лет я был даймё этих мест и жил там.

— Ну и что, все когда-то кем-то были, — не поняла девочка.

— У меня тут остались друзья: Арекусу Грюку, однорукий секретарь Такеси, я знал его сорок лет, мои самураи — большинство тоже можно назвать друзьями…

— Орден «Змеи», — закончила начатую Кимом мысль Юкки. — Я знаю, моя мама тоже из ордена «Змеи», в свое время она и ее предки с лихвой получали от ордена волшебного эликсира перемещений, отчего теперь, должно быть, я и обрела этот дар. — Она таинственно улыбнулась, так что Ким вдруг захотел ее снова. — Арекусу Грюку. Его сын недавно погиб в тюрьме моей мамы. — Как бы невзначай сказала Юкки, вертя в руках прядь смоляных волос.

— Амакаву?! — не поверил Ким.

— Амакаву, — подтвердила Юкки, — ему отрубили голову. Печально. — Она опустила красивое личико, не упоминая о том, что на самом деле вначале сама вышибла из несчастного душу.

— Надо передать весть Алексу. — Ким насупился. — Вот что, Юкки-сан, ты можешь пойти в деревню вместе со мной, я точно не знаю, есть ли у этого самурая наложницы… жена, думаю, есть. — Он задумался. — Мы выясним это на месте, и ты сможешь стать моей женой или наложницей. Сколько можно жить, не будучи уверенным в том, что произойдет завтра? Где поесть, где протянуть ноги? Я жить хочу.

— Что ж, — Юкки выглядела серьезной, хотя это была серьезность маленькой девочки, которая решила показать себя взрослой и серьезной дамой, — я буду с тобой, пока мне это будет нравиться, а когда надоест…

Она поднялась с земли и, отряхнувшись, последовала за своим новым мужем и господином.

Глава 48

ЛЕТЯЩИЙ АНГЕЛ

Искусством должен заниматься человек искусства, а не самурай.

Тода Хиромацу. Книга наставлений

По-японски старший брат — какей или аниго, а младший — отоото. Это вызвало путаницу, поначалу я думал, что меня зовут Отоото, во всяком случае, так обращалась ко мне моя старшая сестра. На самом деле меня зовут Мико. Но это пока что детское имя. Я уже вполне смирился с тем, что мне нужно вырастить свое новое тело, с тем, что теперь я японец и самурай. И что когда я вырасту и буду достоин, я получу нормальное, взрослое имя, два меча и сделаю себе самурайскую прическу.

Я каждый день учу слова, хотя и не пытаюсь их записывать, так как нет бумаги, да и вообще, как бы такое поведение годовалого ребенка не показалось окружающим странным.

За время пребывания в этой шкуре я уже выучил уйму слов и даже могу с грехом пополам составлять несложные предложения. Например, каки чо дай (Дай хурму.). Или ваташива номитай (Я хочу пить.). Самурайский меч — катана, нож — нофу, дом — олчи, комната — хэя, много всего знаю.

Я знаю, что мокутэки — это цель, а сойно — талант. Если бы окружающие хотя бы немножко говорили со мной по-английски, можно было бы разузнать массу других полезных слов. А так приходится догадываться. Правда, в японских домах живет уйма народа, и каждый спешит поговорить с ребенком, разъяснить ему то, о чем он спрашивает.

Вчера я сказал «отцу»: Отосан ваташива оширо метай. (Папа, я хочу посмотреть замок.) Он удивился, но выполнил мою просьбу, и, взявшись за руки, мы пошли в сторону замка, там он некоторое время говорил со стоящими на посту самураями, и, в конце концов, нам разрешили пройти во внутренний дворик.

Жаль Кияма, и… даже совестно как-то. Вот я пришел в его замок, а самого Кияма давно нет. На его похоронах я был с родителями и другими самураями и наблюдал за тем, как все происходило. Потом увидал, как мимо меня в открытом паланкине пронесли светловолосого мужика. Я повернулся к «отцу» и спросил его: Даре дес ка? В смысле — кто это?

Каково же было мое состояние, когда он сказал: Арекусу Грюку.

Я заорал ему, чтобы тот поглядел на меня, но какое там…

И вот теперь я чинно бродил с «отцом» по двору, наблюдая за тем, как туда-сюда снуют работающие при кухне слуги, и ничего не мог поделать.

— Арекусу Грюку доко дес ка? (Где Алекс Глюк?) — наконец выдал я заранее составленную фразу.

— Арекусу Грюку? — Удивленно уставившись на меня «отец», произнес длинную фразу, из которой я узнал одно только слово нанде (зачем).

— Митай. (Хочу видеть.) — с достоинством, на которое только может быть способен годовалый ребенок, произнес я, сверля «отца» взглядом.

Снова последовал набор слов. Из которых я ровным счетом ничего не понял.

— Доку дес ка? (Где?) — переспросил я, рассчитывая, что «отец» либо покажет на замок, либо назовет какой-нибудь узнаваемый населенный пункт, и тогда… хотя… что тогда? Кто отпустит маленького ребенка?

— Кайримас, — вздохнул отец. И должно быть, не уверенный, что я что-то понял, махнул рукой в сторону подвесного моста с открывающейся за ним дорогой. — Иокогама.

«Ага. Как раз знакомое слово, тем более что в ордене вроде как говорили, что он проживает в этой самой Иокогаме. Вполне возможно». — Я вспомнил известный японский порт в Иокогаме, Алекс Глюк должен был быть связанным с привозимым в страну импортом, так что все сходится.

После экскурсии в замок мы погуляли еще немножко вокруг рва, где мальчишки удили рыбу, и вернулись домой как раз к обеду.

Итак, можно поздравить себя с тем, что я узнал, где находится Алекс Глюк, но, на мою беду, он был далеко.

* * *

Последний дневной переход отделял Ала с его самураями от замка Глюка, предвкушая скорое возвращение домой, лошади ускоряли шаг, то и дело весело ржа и только что не подмигивая своим седокам. Радовались