– Так, а что означают эти лубочные картинки, лежащие на пустых местах? – снова спросил первый, пожилой уже человек со злым выражением лица – вероятно, какой-нибудь отставной чиновник. – Не может быть, чтобы ей велено было их продавать.

– Насчет картинок я ничего не знаю.

– Как не стыдно оскорблять взоры знатных особ подобной безвкусицей!

С этими словами он подошел к юной продавщице.

– Как тебя зовут, девочка? – спросил он довольно грубо.

Именно в этот момент принц Вольдемар заметил девочку и направился к ней.

– Жозефина, благородный господин, – ответила девочка.

Имени принц не расслышал, но присутствовал при всем остальном разговоре.

– У тебя очень мало вещей, все ли у тебя в порядке? – спросил пожилой, испытующим взглядом уставившись на ребенка; при этом вопросе лицо девочки покрылось румянцем.

– Все недостающие вещи проданы, благородный господин, – пролепетала девочка, – а деньги сданы.

– Ты очень покраснела, это нехороший признак! За тобой будут строго наблюдать. Что означают эти лубочные картинки, как они попали сюда, кто их дал тебе?

– Никто, благородный господин, – опустив глаза, чуть слышно ответила девочка.

– Что значит «никто»? Кто нарисовал эти дрянные картинки?

– Я, благородный господин.

– Ты? Разве в воспитательном доме учат рисованию? Я думал, там учат только работать, а не тратить время на пустяки.

– Я рисовала эти цветы в свободные от занятий часы, – сказала девочка.

– И где ты взяла краски?

– Чужая дама, посетившая недавно воспитательный дом, видела мои рисунки и подарила мне ящик с красками; тогда я стала раскрашивать цветы.

– И ты осмеливаешься предлагать покупателям эти скверные картинки – здесь, где бывают королевские особы? Или ты воображаешь, что это художественные произведения?

– Нет, благородный господин, но мне хотелось, подобно богатым людям, чем-нибудь помочь несчастным погорельцам, а так как я больше ничего не сумела сделать, кроме этих картинок, то и принесла их сюда и…

– Убери сейчас же эти ужасные картинки, – перебил ее чиновник, – и не смей никогда больше заниматься этой мазней!

– Не сердитесь, благородный господин, – сказала девочка, и слезы выступили у нее на глазах, слезы обиды. – Я не думала, что мои картинки так плохи, но если вы не желаете их видеть, я уберу.

Девочка принялась быстро собирать картинки, и тут к столу подошел принц Вольдемар.

– Покажи-ка мне свои работы, – ласково попросил принц и протянул за ними руку. Чиновник в замешательстве то бледнел, то краснел – он узнал принца и, заикаясь, пытался что-то сказать.

Игуменья тоже приблизилась к ним, а принц, бросив пренебрежительный взгляд на грубого и невежественного чиновника, более не обращал на него внимания.

– Эти цветы очень естественно нарисованы, дитя мое, – сказал он девочке и подозвал Шарлотту. – Посмотрите, дорогая кузина! Не правда ли, это неплохо сделано?

Шарлотта с удовольствием рассматривала то живописные картинки, то прелестного, раскрасневшегося ребенка.

– Но что это такое? – проговорил Вольдемар, указывая на коралловую нитку с крестиком, лежавшую рядом с картинками. – Разве маленькой продавщице дали две таких нитки?

– Нет, ваше королевское высочество, каждая из них получила по одной такой нитке для продажи! – отвечал чиновник, довольный, что может сообщить принцу нужные сведения.

– Так ты пренебрегла моим подарком, милая голубоглазка? – спросил принц с легким упреком. – Я ведь купил у тебя эту коралловую нитку и затем уже подарил тебе.

– Какая неслыханная дерзость! – с негодованием заметил чиновник.

– Не сердитесь, благородный господин…

– Ваше королевское высочество, – шепнул ей покрасневший от злости смотритель.

– Не вмешивайтесь, любезный, – сказал ему тихо принц, – вы не даете прелестному ребенку быть откровенным.

– Не сердитесь, благородный господин, – повторила девочка, вероятно, не расслышав слов чиновника, – я деньги сдала, а нитку снова положила сюда.

– Так она тебе не понравилась? – спросил Вольдемар, в то время как Шарлотта любовалась девочкой.

– О, она мне очень, очень понравилась, благородный господин, но мы не смеем носить подобных украшений, а так как вы мне ее подарили, то я и подумала, что могу с ней сделать все, что захочу.

– Совершенно верно, милое дитя, ты имела на это полное право.

– Если я ее еще раз продам, то опять получу деньги для бедных погорельцев, вот я и решилась снова положить ее сюда.

– А тебе не жаль было расстаться с такой красивой красной коралловой ниткой? – спросила Шарлотта, добродушно улыбаясь.

– О да, благородная дама, она мне очень нравится, но…

– Ну говори, не стесняйся.

– Я ее надела на себя, и она мне показалась такой роскошной, что я поскорей сняла ее и положила сюда.

– Ты милое, доброе дитя! – сказала игуменья, а чиновник, несколько озадаченный, отступил назад, заметив, что их королевские высочества гораздо больше интересуются девочкой, нежели им. – Сколько же тебе лет?

– Тринадцать, благородная дама.

– Эти цветы тем более достойны одобрения, что они так искусно нарисованы твоими маленькими ручками на этой скверной тонкой бумаге, – проговорил принц, все более и более заинтересовываясь девочкой. – А как тебя зовут, дитя мое?

– Жозефина, благородный господин.

– А дальше?

– Дальше? – спросила девочка и замялась. – Дальше у меня нет никакого имени.

Шарлотта нагнулась к принцу и шепнула ему на ухо:

– Она из воспитательного дома, это бедное безымянное существо!

– О Боже, я и забыл! – так же тихо ответил Вольдемар.

Продолжая рассматривать картины, он обратился к девочке:

– У тебя везде полевые цветы, а рисуешь ли ты камелии, фиалки, гортензии?

– Я их никогда не видела, благородный господин! Я люблю троицын цвет, незабудки, дикие розы. Они растут у дороги, но разве они хуже тех, что вы назвали?

Принц был даже несколько смущен этим неожиданным и верным замечанием; он все пристальнее смотрел на сиротку.

– Нет, они вовсе не хуже, и кроме того их каждый может сорвать. Я часто встречал их, но никогда они не нравились мне так, как сегодня, на этой простой бумаге. Можешь ли ты отдать мне эти картинки? Вероятно, ты намеревалась продать их?

– Я не смею этого сделать, благородный господин; мне сказали только что, что они слишком дурны, – отвечала Жозефина со смущением и грустью.

– Как это – слишком дурны? Может ли быть дурным подношение ребенка, тем более сделанное от чистого сердца? Ай-я-яй, любезный, – проговорила Шарлотта, обращаясь к чиновнику, – у вас, как видно, нет ни чувства, ни вкуса! – Затем она повернулась к принцу. – Не оставите ли вы мне несколько произведений этой милой невинной девочки, дорогой кузен?

– Жозефина, – сказал принц, – здесь я вижу восемь картин; можно ли нам забрать все? Мы заплатим за них бедным погорельцам так, как если бы купили их у тебя.

– О благородный господин, неужели вы решили взять все мои картинки? Если это