Панг вздохнул.

— Как это все время возвращаться к еде?

Риглер рассмеялся.

— Я… я не знаю. Я пытаюсь не думать об этом, но чем больше я отбрасываю эту мысль в сторону, тем больше я о ней думаю. Эй… подожди. Ты чувствуешь этот запах? Скажи мне, что ты чувствуешь этот запах, — oн поднялся на ноги, нюхая воздух. — Жареный цыпленок! Боже, я чувствую запах шалфея и лимона. И… и картофель с маслом. Настоящее масло, как делала моя мама. И… черт, свежеиспеченный хлеб! Яблочный пирог и ванильное мороженое!

Пaнг был обеспокоен. Он продолжал думать обо всем, о чем говорил Слэйд, о том, что он выражал словами, и о том, на что он намекал.

Подумай! — сказал он себе, зная, что это никогда не было так важно. — Здесь есть какая-то закономерность. На улице было жарко. Kоробка предложилa вам прохладное место. Вы сходили с ума в лабиринте туннелей, и она дала вам эту комнату. Теперь Риглер голоден, и его манят запахи старомодного воскресного ужина.

— Я ничего не чувствую, — признался он. — Это у тебя в голове.

— Ты спятил.

Пaнг тоже начинал верить в это. Риглер был убежден в аромате еды. Он проследил его по комнате, остановившись у противоположной стене.

— Здесь! — сказал он. — Он самый сильный прямо здесь! Блин, у меня во рту все пересохло!

Он едва успел это сказать, как в двух шагах от него открылась круглая дверь. Прежде чем Панг успел подумать о том, чтобы остановить его, он вошел в нее.

— Быстрее! — крикнул он.

— Риглер, черт побери! Подождите! Оно играет с нами! Оно затягивает нас все глубже в лабиринт! Оно дает тебе то, что ты хочешь! Оно приманивает нас!

Но к тому времени он тоже прошел через дверной проем. У него не было выбора.

Он должен был следить за Риглером, который бежал по прямоугольному проходу, выходящему в большую комнату со сводчатым потолком. Там было светло. В центре стоял обеденный стол, уставленный канделябрами, сервировочными блюдами, тарелками, ложками и вилками. Хрустальными бокалaми.

— Видишь? Видишь? Как я и говорил! — сказал Риглер, возбужденно открывая сервировочные блюда. — Все здесь!

И так оно и было.

Жареный цыпленок был пухлым и подрумяненным, из него текли соки. Картофель сочился золотистым нектаром масла. Буханки хлеба дымились. Яблочный пирог был горячим из духовки, на нем была корочка из коричневого сахара и корицы. Здесь были кувшины с чаем со льдом, лимонадом и ледяной водой.

Панг схватил Риглера, прежде чем тот прикоснулся к чему-то из этого.

— Подумай, — сказал он. — Это ловушка. Нет, подожди. Просто остановись и подумай на мгновение. Ты должен увидеть, как странно все совпадает.

Риглер посмотрел на него так, словно хотел ударить его прямо в лицо. На мгновение в его глазах мелькнуло понимание, что во всем этом что-то не так, но потом оно исчезло. Он оттолкнул Панга. Он не то, чтобы не верил тому, что сказал Панг, он просто не хотел в это верить.

— Ну же, Риглер… пожалуйста, просто подумай головой. Тебя приманивают, а ты на это ведешься. Неужели ты этого не видишь?

— Заткнись, — сказал он.

Почти беззвучно он налил стакан лимонада. Кубики льда звякнули друг о друга. Он поднял стакан на уровень глаз.

— Пахнет хорошо, выглядит хорошо, — oн поднес его к губам и одним махом выпил половину стакана. — Ах, вкусно.

И правда, он выглядел восхитительно, когда по стеклу стекал конденсат.

Панг осознал, насколько пересохло его горло. Пока он наблюдал, Риглер налил стакан чая со льдом, едва не проглотив его целиком.

— Идеально.

Да, — хотел сказать ему Панг, — но лимонад, чай со льдом… это декорация. Это подчеркивает пир, о котором ты мечтал. Но это не пир, это приманка для крыс.

Конечно, он ничего этого не сказал, потому что то, что должно было произойти, было неизбежно. Сколько раз Слэйд повторял это? Что нельзя вмешиваться в неизбежность? Два плюс два должно получиться четыре, и в конце концов, независимо от вашего слабого вмешательства, это все равно произойдет.

Риглер с отвращением посмотрел на него. Он был крупным, решительным человеком и не потерпел бы никакого вмешательства. Как животное, он оторвал кусок куриной грудки и сунул себе в рот. Кожа была хрустящей, мясо сочным и нежным.

— Замечательно, — сказал он. Он сглотнул и улыбнулся. Никаких осложнений не было. Он воспользовался сервировочной ложкой и зачерпнул щедрую порцию картофеля с маслом. — Изумительно. Прямо как у мамы.

Все еще смакуя их во рту, он обмакнул толстый ломоть хлеба в маслянистый сок и отправил его в рот, жуя и наслаждаясь удивительным вкусом и текстурой на языке.

Вот тогда это и случилось.

Какой бы яд ни содержался в еде, это была троица — курица, картофель и хлеб должны были смешаться вместе, чтобы активировать его. На его лице появилось выражение ужаса, и он выплюнул ту еду, которую не успел проглотить. Он повалился на стол и стал безумствовать, задыхаясь и захлебываясь, сбивая тарелки и стаканы в сильных конвульсиях. Он упал на колени, согнулся и ударился об пол.

Но на этом все не закончилось.

У него началась серия клонических судорог: ноги крутились, словно на велосипеде, руки и тело бились об пол. Пока Панг наблюдал, его тело раздувалось, как будто в него накачали гелий. Оно расширялось, как баллон, молния его комбинезона распахивалась, пуговицы лопались. Его лицо стало синюшно-фиолетово-зеленым, выпученные глаза стали цвета спелых помидоров. По мере того, как он бился в конвульсиях, из его рта с бульканьем и клокотанием вырывалось огромное количество слизистой желтой пены. Его тело разрывалось, и все больше и больше вытекало из него, как икра в бурлящих лужах. Он приподнял голову на дюйм или два, и большой пузырь крови расширился у его рта, а затем лопнул.

Он упал в свои анатомические отходы, вздрогнул и затих.

Вот так. Так он умер.

Панг к тому времени совсем потерял рассудок. Он бы закричал, если бы его голос не был зажат глубоко в горле. Он побежал в другой конец комнаты, и волшебная, но, конечно, не такая уж и волшебная дверь открылась, и он прошел сквозь нее.

Потому что, именно так работала машина.

* * *

— Вы не видите закономерностей, капитан, формирующихся вокруг нас. Tы не понимаешь, что свобода воли, которой ты так дорожишь, не является частью большой программы, — сказал Слэйд. — Tы считаешь, что определяешь свою судьбу сознательными решениями, но это не так. Tы следуешь заданному