Рекомендовать министру внутренних дел, по согласованию с Московским генерал-губернатором, принять меры к тому, чтобы названные евреи постепенно уходили из города и Московской губернии в места, установленные для постоянного проживания евреев.

На первый взгляд казалось трудным понять, что за этой безобидной поверхностью указа с его двусмысленной формулировкой скрывался жестокий указ, предписывавший выселить с корнем тысячи людей. Но те, кто должен был исполнять этот писаный закон, получали определенные неписаные инструкции, которые выполнялись по всем правилам стратегической игры.

Первыми жертвами стали евреи, проживавшие в Москве нелегально или полулегально, вторые — в Подмосковье. Они подверглись внезапному ночному нападению, «набегу», которым руководил свирепый казачий генерал Юрковский, обер-полицмейстер. В ночь после обнародования указа большие отряды милиционеров и пожарных появились в районе города Зарядье, где ютилась основная масса «нелегальных» еврейских жителей, в особенности в огромном так называемом Глебове. Двор, бывшее гетто Москвы. Полиция врывалась в еврейские дома, поднимала испуганных жителей с постелей и отвозила полуголых мужчин, женщин и детей в полицейские участки, где их держали в грязных камерах сутки, а иногда и дольше. Некоторых заключенных отпустила полиция, предварительно вырвав у них письменное обязательство немедленно покинуть город. Других выселили под конвоем милиции и выслали из города, как уголовников, через пересыльную тюрьму. Многие семьи, заранее предупрежденные о надвигающемся рейде, решили провести ночь вне дома, чтобы избежать ареста и жестокого обращения со стороны полиции. Они спрятались на окраинах города и на кладбищах; они шли или катались по всему городу всю ночь. Многие уважаемые евреи были вынуждены укрывать своих жену и детей, одеревеневших от холода, в домах с дурной репутацией, которые были открыты всю ночь. Но и эти беглецы в конце концов попали в руки полицейской инквизиции.

Такими методами очищали Москву от бесправных еврейских жителей за целый месяц до въезда в город великого князя Сергия. Вскоре после этого, в мае месяце, за великим князем последовал и сам царь, остановившийся во второй российской столице по пути в Крым. Отставной солдат-еврей имел достаточно мужества, чтобы обратиться с петицией к царю, в трогательных выражениях умоляя его позволить бывшим солдатам-евреям остаться в Москве. Просьба солдата-еврея нашла быстрый отклик: его отправили в тюрьму, а затем выселили.

За установлением нового режима в Москве последовало, в соответствии с положениями недавнего указа, «постепенное» изгнание огромного числа мастеров и ремесленников, имевших в течение многих лет право проживания в этом городе и были теперь внезапно лишены этого права по деспотической прихоти. Местные власти включали в число жертв высылки даже так называемых «циркулярных евреев», т. е. тех, кому было позволено остаться в Москве на основании министерского циркуляра 1880 г. эта дата. Этому огромному сонму честных и трудолюбивых людей — ремесленников, торговцев, приказчиков, учителей — было велено выехать из Москвы тремя партиями: прожившим не более трех лет, холостым и бездетным — в трехкратный срок. до шести месяцев; тем, кто прожил там не более шести лет и имел детей или подмастерьев в количестве четырех, разрешалось отсрочить свой отъезд на шесть-девять месяцев; наконец, старые еврейские поселенцы, имевшие большие семьи и нанимавшие большое количество рабочих, получили отсрочку от девяти до двенадцати месяцев.

Может показаться, что максимальная и минимальная даты в пределах каждого срока были установлены специально для того, чтобы обеспечить огромный доход полиции, которая за существенное вознаграждение могла бы отсрочить высылку жертв на три месяца и тем самым дать им возможность сворачивать свои дела. По истечении последних сроков несчастным евреям не разрешалось оставаться в городе ни на один день; те, кто остался, были безжалостно выселены.

Очевидец, суммируя имеющиеся в его распоряжении сведения, подробности которых еще более душераздирающи, чем общие факты, дает следующую характеристику московских событий: Люди, прожившие в Москве по двадцать, тридцать или даже сорокалетние были вынуждены в короткий срок продать свое имущество и покинуть город. Тех, кто был слишком беден, чтобы подчиняться приказам полиции, или кому не удавалось продать свое имущество за бесценок, — бывали случаи, когда бедняки сдавали всю свою мебель за один-два рубля, — бросали в в тюрьму или в пересыльную тюрьму вместе с уголовниками и всякой шушерой, ожидавшей своей очереди на отправку под конвоем. Люди, которые всю жизнь в поте лица зарабатывали себе на хлеб, оказались под пятой тюремных надзирателей, которые сразу поставили их в равное положение с преступниками, приговоренными к каторжным работам. В этих условиях их иногда держали несколько недель, а затем партиями отправляли в свои «дома», которые многие из них больше никогда не видели. На пороге острогов на людей, принадлежащих к «непривилегированным» сословиям, — ремесленники почти поголовно принадлежали к «бюргерскому сословию», — надевали деревянные наручники...

Трудно точно сказать, сколько людей были вынуждены терпеть эти пытки, примененные к ним без надлежащего судебного разбирательства.

Некоторые умерли в тюрьме в ожидании транспортировки. Те, кому удавалось наскрести несколько копеек, уезжали в черту оседлости за свой счет. Суммы, быстро собранные их единоверцами, хотя и немалые, не могли сделать ничего, кроме как спасти часть несчастных от тюрьмы, конвоя и наручников. Но что же делать, когда тысячи человеческих гнезд, в которых жили столько лет, вдруг разрушаются, когда катастрофа приходит с такой силой, что даже открытое скорби еврейское сердце не может охватить всей беды.?...

Несмотря на зимние холода, люди прятались на кладбищах, чтобы избежать тюрьмы и перевозки. Женщин запирали в вагонах.

Было много случаев высылки больных, которых привозили на вокзал в вагонах и вносили в вагоны на носилках... В тех редких случаях, когда полицейский врач объявлял перевозку опасной, власти настаивали на хронический характер болезни, и больных доставляли в станцию в корчащихся болях, так как нельзя было ожидать, что полиция будет ждать, пока инвалиды излечатся от хронических недугов. Очевидцы никогда не забудут одну люто-холодную ночь в январе 1892 года. Толпы евреев, одетых по-нищенски, среди которых были женщины, дети и старики, а вокруг валялись остатки их домашнего скарба, заполнили станцию Брестской железной дороги.

Под угрозой полицейского конвоя и пересыльного изолятора, не добившись отсрочки, они решили уехать, несмотря на тридцатиградусный мороз. Судьба, казалось бы, хотела подшутить над ними. По представлению обер-полицмейстера московский генерал-губернатор приказал приостановить высылки до тех пор, пока не минуют большие холода, но... приказ не был опубликован до тех пор, пока высылка не была произведена. Таким образом, около 20 000 евреев, проживших в Москве пятнадцать, двадцать пять и даже сорок лет, были насильно переселены в черту оседлости евреев.

3.