позволял тебе делать, я был рукой, которая направляет тебя. Тебе многое сходило с рук после войны только потому, что я так хотел, это был не твой, а мой выбор, и то, что ты смог ослабить Зевса, не твоя заслуга, и то, что Персефона явилась сюда вовремя — тоже. Поэтому вот, что я скажу тебе… — Посейдон выдержал многозначительную паузу, — сейчас ты сидишь молча, и я в будущем стараюсь сохранить твою жизнь, или продолжаешь в том же духе, и я ни за что не ручаюсь. На твою линию власти найдутся более достойные…

Арес сжал кулаки, но не смог использовать и толику своих сил.

— Иллюзия выбора… — выплюнул он.

Никогда ещё Лина не видела более абсурдного сна, но, к несчастью, это была реальность, от которой не просыпаются, из неё лишь уходят в небытие. А Лине так хотелось проснуться. Как же ей хотелось проснуться.

— Брат мой, — Лину в который раз передёрнуло от голоса Посейдона. Он вернулся в центр платформы и опустился перед Зевсом на одно колено, заглядывая в глаза. — Пока твой сын устраивал тут сцены Персефоне, я пытался рассказать тебе всё, но не успел…

Зевс медленно поднял голову, в его глазах сверкали молнии, неспособные вылиться в сокрушительный удар, который, он, без сомнения, сделал бы, не будь ограничения сил.

— А Аиду успел?

Посейдон посмотрел в полумрак, за спину Зевса, где единственная уцелевшая колонна тенью скрывала лицо Аида.

— Вы оба должны выслушать меня.

Зевс слабо качнул головой, отчего золотой завиток его волос подпрыгнул и на миг коснулся носа.

— Отпусти меня, и поговорим.

— Я не буду с тобой сражаться, я тебе не враг, — Посейдон устало потёр переносицу, — и ты сам прекрасно понимаешь, что происходит. Сейчас ты слаб, так было нужно, и, надеюсь, ты сможешь простить меня…

Зевс долго смотрел ему в глаза, потом серьёзно спросил.

— Ты принимаешь меня за идиота? Или за младшего, которого всегда нужно защищать и беречь от правды? Кого и когда спасло утаивание правды, брат мой?

— Вам можно хранить тайну о жребии, а мне нельзя? — воскликнул Посейдон, но тут же смягчился и сказал: — Когда Пифия поведала, что один из братьев предаст тебя, она была права, — он отвёл взгляд, продолжая. — Да, я случайно услышал вас в тот день… Я предал тебя, я! Не Аид, вопреки всем очевидным для него причинам. Я предал тебя, но не потому, что мне так захотелось… — Посейдон вздохнул и встал, прошёл несколько шагов в сторону. — Тогда, в начале Великого Противостояния, мне казалось абсурдным, что Аид пошёл против тебя после всего…

Лина впитывала каждое слово, каждый жест и взгляд. Она больше не чувствовала себя причиной катастрофы, её проблемы отошли на второй план, уступая место отношениям трёх братьев и чему-то более важному, связанному с самим мирозданием. Она хотела знать правду и чувствовала, что её желание очень скоро исполнится.

— Я стал выяснять причины, — продолжил Посейдон, — а выяснил, кто именно стоит за вашими разногласиями.

Зевс сделал усилие над собой, чтобы пожать плечами.

— А свои догадки сообщить мне было нельзя?

— Я хотел, — ответил Посейдон, — но сначала решил поговорить с Аидом. Только не смог, потому что наткнулся на… — он прерывисто вздохнул, — воплощение Хаоса…

Зевс вскинул голову, и над платформой воцарилась тишина.

— Воплощение Хаоса? — спустя время выдохнул Зевс. — В тот год, когда мы его и ждали? Я ведь тогда подумал, что Аид такой талантливый лжец, смог убедить Гею в своей правоте, а это ты… ты!

— Я, — подтвердил Посейдон. — Хаос принял меня за Аида, и я не стал отрицать. Тогда я думал, что вы двое важнее меня, и надеялся, что смогу спасти хоть кого-то… Но с Хаосом невозможно договориться, ему невозможно противостоять. Он жаждал получения Солнечного Опала, он жаждал достичь цели, и я пообещал это ему, вымолив три тысячелетия на поиск. Гея ясно дала понять, за что мы мстим и чего добиваемся, только вот Персефона погибла, Гея погрузилась в сон, а я остался, не зная, что делать дальше. Мне предстояло собрать три части Солнечного Опала, Сердца Геи, который нужен был Хаосу, и я занялся этим, но не для того, чтобы покориться, а чтобы использовать опал против него.

Зевс качнул головой, будто не хотел верить его словам.

— Вымолил отсрочку. За такие вещи плата всегда слишком высока… Чем заплатил ты?

— Мне пришлось отдать жизнь первенца от возлюбленной за эту сделку, — честно признался Посейдон, — и избрать жизнь, полную мучений от неизведанной могущественной силы. Я думал, что справлюсь сам, но сила Хаоса убивала меня, и мой взор упал на Ареса. Его планы были умны, хорошо продуманы и в большинстве случаев эффективны, его не могла раскусить даже Афина, ко всему прочему он имел в своём арсенале слаженную сеть информаторов и божественных союзов, которая была так необходима и мне. Жаль, я не Аид и не способен вобрать в себя любую силу, превышающую собственные возможности, поэтому стал отдавать излишки силы Хаоса своему союзнику, позволил ему многое из того, чего не должен был позволять. Но как ещё я мог хранить тайну? Лишнее вмешательство могло выдать меня.

Зевс выглядел так, будто ему скучно, но царившее в воздухе напряжение силы говорило совсем о другом.

— Значит, хочешь использовать солнечный опал против Хаоса… но Гея говорила, что нельзя восстанавливать её Сердце…

— А как иначе? Наших сил недостаточно, и никогда не будет достаточно. Зачем нам нужна божественная защита, если мы можем просто убить его. Я собираюсь атаковать воплощение Хаоса, когда он явится, используя все ресурсы, данные нам Геей.

Взгляд, которым одарил его Зевс, мог принадлежать скорее Гере, чем ему: в нём было недоумение, презрение и явное сомнение в умственных способностях собеседника.

— Символы власти были поделены между нами и образовали связь только для того, чтобы мы сделали это вместе… чтобы вместе противостояли ему. Мы привязали сюда и силы богинь, чтобы они помогли нам в решающий момент, а ты хочешь сделать всё сам? Один?

— Нет, не один. Мы и сделаем это вместе. Я знал, что вы не согласитесь пойти на жертву, но Арес прав… нам следует уступить место молодым и уйти, оставить им жизнь и мир, который они заслуживают.

Зевс странно нахмурился, пропуская через себя едва различимую божественную силу — маленькие молнии пробежали по его рукам до плеч и исчезли. Посейдон провёл ладонью по лицу.

— Мы пожертвуем собой, чтобы все остались в живых, — наконец, сказал он, будто готовился к этой фразе несколько веков, и,